Почему он об этом спрашивает так, будто надеется, что ратники и правда направятся к Одонару? Бестия еще не успела подумать, а Нарекательница, которой, становилось все хуже в этом полном предвкушения воздухе, выдохнула вяло:

– Половина – Одонар. Половина… Кордон… Незапечатанные двери… и мир, где много вещей… где нет Витязя… где можно подчинить всё и вся, и это приумножит её могущество…

Кордон. Драконовы Норы – на востоке, значит, место обряда – в двух шагах от восточных дверей. Фелла только не поняла – чьё могущество можно приумножить таким образом.

Мечтатель поднялся с колен. На секунду на лице мелькнуло что-то вроде колебания, затем мгновенная вспышка – сродни отчаянию, потом эмоции прочно заклинило на решительности и глухой горечи.

– Только так, – сказал он, – не иначе.

Бестия с трудом поймала его взгляд – рассеянный и полный солнечного света – еще не Витязь, уже не Экстер…

– Они… половина их пройдет через Кордон во внешний мир?

Он чуть наклонил голову.

– Запасной вариант, так? Те, кто возрождал их, знали, что здесь ты, что битву с тобой они могут и проиграть, потому половине тварей будет приказано выбираться из Целестии?

Еще один кивок. Экстер начал отступать, уходить назад, не сводя с нее глаз, в которых все сильнее и сильнее сиял зовущий солнечный свет.

– И когда они пройдут туда – людей внешнего мира ничто не сможет защитить?

Экстер сделал еще несколько шагов, он шел так свободно, будто не мог споткнуться, будто ему не приходилось пятиться… Горечи на лице больше не было – спокойная решимость.

– Что ты сделаешь?

– Это должно остаться в Целестии, Фелла… чем бы это ни кончилось для нас.

Она кивнула – коротко, по-военному. Роли поменялись, Витязь был командиром, а она – солдатом, который подчиняется беспрекословно.

– Что делать мне?

И на секунду она увидела прежнего Мечтателя – с подрагивающими губами и растерянным взглядом, но в ореоле солнечного сияния, которое грозило затопить его фигуру. Голоса не было слышно, только пошевелились губы, но она прочитала не по ним, а больше по глазам:

– Пожалуйста, удержи меня.

Новая волна болезненной дрожи сотрясла землю. Радуга на небесах выцветала нелепо, неправильно: фиолетовая полоса уже стала темно-серой, а рядом еще пыталась бороться за себя тусклая, не целестийская, синева… Сдавило горло, и навалилась давящая тоска, озноб, какой бывает во время мерзкой погоды, не хотелось пошевелить даже пальцем – эту обреченность нельзя было прогнать…

Бестия невольно схватилась за сердце – предчувствие, разлитое в воздухе, было невыносимым. Свинцовое предчувствие того, что встает из небытия убитая, жуткая память. Все силы Феллы, полученные на поле Альтау, словно заморозились, как будто мертвые соратники закричали в страхе – такое она чувствовала только в присутствии Холдона.