Ксантипа думал недолго, в его глазах загорелся азартный огонёк.

– Что ж, если они оставят тебе жизнь, я не стану вмешиваться,– он насмешливо кивнул. – Выживешь, считай себя свободным от службы ордену.

С этими словами он развернулся на каблуках и покинул помещение. Охранники некоторое время продолжали стеречь пленника, пока дверь снова не отворилась и не появился ещё один персонаж. Это был молодой, низенький паренёк, одетый в длинный серый балахон, делавший его похожим на монаха. Семён узнал в пареньке одного из орденских Мастеров и понял, что убивать его будут не здесь. Он не успел сообразить, обрадовала ли его эта новость или, наоборот, огорчила. Мастер уверенно взял пленника за руку и попросил его закрыть глаза.

Через секунду они уже стояли на уютной лесной полянке. Вечерело, окружающие полянку ёлки уже слились в сплошную тёмно-зелёную стену, только в самом центре было светло от ярко горящего костра. Пятеро мужчин вальяжно расположились вокруг немудрёного источника света и тепла. При появлении своего собрата они даже не подумали подняться, понимали, что у Семёна хватит ума, чтобы объективно оценить свои шансы на побег. Шансы эти были равны нулю. Один из бессмертных всё-таки поднялся, подошёл к пленнику и снял с него кандалы.

– Присаживайся,– второй указал на свободное место у костра.

Семён послушно устроился на охапке листьев и обвёл глазами собравшихся на его казнь. Всех этих людей он очень хорошо знал, они росли вместе, можно сказать, были друзьями. То, что Ксантипа выбрал именно их, можно было расценить как ещё одно изощрённое издевательство. Видеть перед смертью презрение и ненависть в глазах близких людей было больно, хуже тех пыток, которые они ему устроят.

– Рассказывай,– сосед протянул Семёну флягу с каким-то алкоголем.

Тот машинально сделал большой глоток и только потом сообразил, что пить-то ему как раз не стоило. Следующие часы потребуют от него все имеющиеся в наличие силы, и глушить своё сознание алкоголем было глупо. Он бросил взгляд на застывшие в ожидании лица друзей и расслабленно улыбнулся. В их глазах вовсе не было презрения, скорее, просто печаль. В этот момент Семён с удивлением обнаружил, что ему, оказывается, прямо-таки необходимо выговориться, поделиться с кем-то своей историей. Что ж, пусть это будут они, палачи и судьи в одном флаконе. Приговорённый поднял мечтательный взгляд к остроконечным верхушкам елей на другой стороне полянки и повёл свой рассказ об одной жаркой летней ночи на морском берегу, когда на него впервые посмотрели ясные серые глаза, словно два светлячка на дочерна загорелом лице.