Его равнодушный взгляд блуждает. Наверное, по-прежнему видит узоры. Я поднимаюсь с пола и веду брата к окну, пропуская вперед.

В клетке на подоконнике настороженно нахохлилась маленькая птичка.

– Выпусти, – Янни водит кончиками пальцев по прутьям. Тянусь через его плечо и открываю раму. Снег врывается в комнату из черноты парка волной холода и шума. Невидимые ветки скребут друг о друга – к утру остатки листьев будут на земле, скованные изморозью. Здесь не горят фонари. Мы отражаемся в стекле как в зеркале. Впервые я стою с ним рядом, а не прячусь в тенях, притворяясь спящим. Впервые я вижу себя с болезненной четкостью. Худое лицо, а у тонких губ залегли глубокие морщинки. Нос из-за них кажется острым. Светлые брови почти не видны, будто их и нет вовсе, а глаза…

Янни смотрит прямо на меня.

Лампа над головой мигает и лопается тьмой.

– Мне жаль, – Янни молчит. Звякает крючок, тихонько гремят прутья. Зимний ветер смывает запах крови, обжигает легкие. Я на ощупь нахожу его ладони с пойманной птицей. Горячей-горячей, солнечной. Глажу мягкие перья, нос щекочут Яннины волосы.

– Мы должны выпустить ее. Твою тварь. Она же здесь, внутри – правда? Твоя-ее искра. Память.

– Она была прекрасна, – говорит он. Жар растекается по коже.

– Мне жаль, – повторяю я.

– Не надо. Она почти жива, – качает головой, пряди щекочут мне щеки. – Ты спас ее. Спасибо. Я не справился, а думал, что понял – что Мантикора и Висия поняли.

– Поняли?

– Из чего они сделаны.

– Из страха, – из чего же еще?

– Да. Но не только. Высшие рождаются из надежды. Я надеялся изо всех сил, но не смог отдать ей жизнь целиком… она вышла слишком слабой.

Его голос затухает и тут же вспыхивает, отзываясь ознобом:

– Ее душа связана с моей. Тянет следом в мир тьмы. Если выпустишь – я тоже однажды уйду. Н только так можно вернуться, только побывав за гранью. Пообещай мне.

– Что? – я чувствую, как бьются наши сердца – под хрупкими птичьими костями.

– Что отпустишь и меня, когда придет время.

Воробей вздрагивает и выправляет крылья. Царапается, продираясь наружу.

Зажмуриваюсь. Слезы опаляют щеки. Это из-за меня. Я подсыпал непенф, внушил: выживи, это главное. Иначе он отдал бы твари душу до капли, убил бы себя и всех в лабораториях. Я принял метку, добровольно стал заложником Универститета, лишил Янни выбора и возможности спастись. Я уничтожил его. Не птица-тварь – он, он сейчас почти живой. Почти! Я должен был отпустить еще тогда, два года назад.