До боли знакомое ощущение и слишком простая мысль: я точно так же всматривался в него, чтобы не видеть себя.

А теперь он стал моим отражением.

– Что же мне делать? Как помочь тебе? – хмурится. Оглядывается на воробья в клетке и прикусывает губу. Пожимает плечами: о чем ты? Не понимаю. Верно, для ответа придется занырнуть до самого дна в глубину нашей жизни, а ему едва хватает сил держаться на плаву.

Мне тоже.

Несколько раз я водил брата в наш двор у стадиона. Домой. На крышу. В школу. Мы ездили и на дачу, к злополучному оврагу.

Но Янни лишь молчал, сжимая губы в тонкую линию, а потом:

– Пойдем, – одними губами. Признавая поражение.

В одиночестве он начинает шарить взглядом вокруг и терзать нервными пальцами одежду. Метаться по комнате или сидеть сжавшись в углу. И рисовать.

Часами выстраивает сложные многоуровневые чары, повергающие остальных техников в трепет. Создает что хочет, согласно движению каких-то внутренних векторов, не реагируя на просьбы, предложения, приказы. Рисует везде, даже в наших комнатах – аппендиксе научного корпуса. Сначала люди из администрации были против, ожидая, что Янни запустит очередное заклинание и разнесет Университет на куски, но он ни разу не порывался проверить, работают ли его формулы. Теперь он не пользуется магией. А попытки вернуть память умирают в тупике выцветающего глянца фотографий:

– Это мы на речке. Это папа получил повышение, мы празднуем. Это тетя Сара приехала в гости. Это… – истории сокращаются до сухих фактов. Янни слушает с той же жадностью, а я…

Я уже не могу за ним идти.

Таскаться – вот, как она сказала. Словечко со двора, были и другие: улетный, очуметь, нямка и прочие, которых я не знаю – больше и уже.

Я перевязываю его рану.

Я никогда и не мог его догнать.

Янни безучастно прячется за сеткой отросших волос и волшебных узоров – я дал ему блокнот и ручку. Он хорош, да что там – гениален. Лучший из техников. Это и спасает его, в конечном счете. Брат ценнее чародеем, чем огненным магом. Поэтому его забирают в подвалы все реже, даже после случившегося с Висией.

Особенно после.

У них пока есть еще трое: лишившийся ног и воли к бегству Мантикора. Рано постаревший Джокер. Загадочно живучий призрак Илая. Я пытался поговорить с ними, но в Заповедник к Мантикоре не попасть, а Джокер не отвечал – лишь дырявил тяжелым взглядом. Он замолчал однажды и навсегда. Кажется, только вчера громко хохотал в компании друзей за барной стойкой, а вдруг стерся до щербатого силуэта в углу.

Илай же, едва глянув на брата, отвернулся:

– Поздно.

– Но вдруг еще можно что-то сделать? – я подошел ближе, не давая ему уйти. Пусть повторяет фокус с огнем – плевать.