Напев словно распрямился… расправил крылья, взлетел…

Тут Скваре показалось, что за ним наблюдали.

Он сразу исполнился лихости. Начал красоваться, повёл песню ещё отчаянней и задорней. Удивился, прислушался к себе, понял: не померещилось. Девичьи глаза подглядывали за ним, девичьи уши подслушивали.

Он заиграл так, что рот стало сводить. Да не от дутья, паче от мыслей, как бы вот этими губами, ловкими, сильными, другие губы обласкать, горячие, нежные… Всё виделась вороная пружинка, выбившаяся из строгого уклада волос… На руки подхватить, к сердцу притиснуть, закружить, неведомо куда унести… Эх…

Холмы вырастали впереди гряда за грядой. Одни стояли здесь от рождения мира, другие воздвигла Беда. Найти удобный распадок получалось не всюду. Длинные беговые лыжи давно водворились на санки. Походники то лезли вверх, то спускались по крутизне. Замечали направление по видным деревьям, по голым скальным вершинам. Идти было тяжело. Ворон всё чаще напрашивался тропить. Котляр молча улыбался, глядя, как мелькали заплатки на кожаных штанах любимого ученика. Ворон не видел этой улыбки. Хрустя ледяной настылью, он думал о том, что ещё мог сделать для учителя, но не сделал. О чём хотел непременно спросить его, но пока не спросил…

Ведь не врал Космохвост, будто они вместе новыми ложками были? Что на самом деле вытворил Ивень? Кто такой царственноравный Гедах Керт?.. Правда ли, что дочери Мораны обучаются ядам и противоядным снадобьям… гибнут шестеро из семи, всё испытывая на себе? Верно ли сказывают, будто их сокровенные пляски наделены столь страшным могуществом, что мужчина разум теряет и жилы себе резать готов, мечтая о небывалом? Правда ли, что кровные царевны благословлены от Богов: пылко радуются мужу даже в первую ночь – и на диво легко рожают детей?..