– Так кровь точится. Снять бы.
Галуха горестно вопрошал всех Богов, отчего его худшие боязни на деле разрешались ещё страшнее, чем мстилось. Погребение мёртвого отступника Ветер, может, простит. Но вот вмешательство в свой суд и расправу…
Зубы устроили перестук.
– З-за Кияном достанет…
Непогодье потемнел.
Неугас поглядывал на отца, тайком улыбался. Слишком хорошо родителя знал.
– А и пусть достаёт! – пылая выношенным гневом, загремел большак. – Кабы я сам кого не достал! Решай узлы, сын! Не скажут про Непогодья, будто из трепета моранского мимо скорби прошёл!
Грозный приказ всех вверг в работу. Сняв тело, перво-наперво обрезали у перьев стрелу, вытянули со спины. Покрыли сквозную рану промасленным лоскутом. Второй болт, уже сломанный, торчал из лопатки. Его трогать остереглись, побоялись упустить наконечник.
«До вечера не додышит, а возни! – с тошнотой и кручиной думал Галуха. – И на что? Жить уродом?»
Как он ни отрекался, пришлось им с Избавой держать скользкое, холодное тело, пока двое мужчин доламывали отступнику плечи, коряво, насилком вправляя выбитые суставы. Непогодье люто спешил, тревожно вскидывал голову, оглядывался на пройденный взлобок. А спохватятся котляры? А усомнятся, вернутся?
Потом Галуха пытался держать рвущихся, подвывающих псов. Казнённого с горем пополам завернули в дырявую полсть, взвалили на нарту. Притянули той же верёвкой.
Неугас всё-таки схитрил супротив отцовского слова. Не тронул узла на стволе, ловко размахрил ножом волокна, измазал отрёпок в пёсьей слюне.
– Батюшка… – жалеючи, заикнулась Избава. – Руки-то повить бы ему…
От этих самых рук Галуха отворачивался, как только мог.
Непогодье ожёг взглядом:
– До ночлега утерпит! – хотя сам не знал, скоро ли дерзнёт ладить стоянку. Только то, что зевать было некогда. Махнул сыну: – Гони!.. А ты, девка, за нами путь перебей, чтобы не отыскали!..
Доля седьмая
Доля седьмая
Старые Отоки
Старые Отоки