– Яков, значит, вы говорили с кем-то реальным. Но я не видел его.

– Он призрак. Таких видят не все. Среди знакомых вам – я, Юна, Паоло, Василий и Курт. Довольно для свидетельства, если кому-то мои слова кажутся бредом. Но вернусь к Густаву. Ваше нынешнее тело от рождения и до насильственного обмена принадлежало ему. – Яков поморщился, глядя на свои руки. Сложил пальцы в замок и плотно сжал. Снова заговорил, не поднимая взгляда, играя пальцами – то складывая в замок, то разрывая. – Минувшие два месяца были кошмаром. Прочие опасались не найти вас или не вернуть вашу память. Я же панически боялся найти вас, вернуть… и понять, что вы стали чудовищем. При обмене никто не вычищал грязь из сосуда, куда перелили вашу душу. Вы могли и должны были впитать грязь, а ее было безмерно много.

– Пожалуй, – насторожился Микаэле.

– Но вы прежний. Уважаю вашу силу воли… и все же думаю, что заслуга Густава не меньше вашей. Его тело было отнято восемнадцать лет назад. За все эти годы он не ушел. Он продолжал бороться. Упрямство Густава – причина того, что тело болело и катастрофически старело. Грязь души нового владельца тела сделалась физическим явлением, вызвала чахотку, ревматическую хромоту и бог его знает, какие еще недуги. Такова моя версия событий, верить вы не обязаны.

– О, я верю, – сразу откликнулся Микаэле. – Действительно, я не ощущаю в себе перемен. Всё это время я успешно уклонялся от наблюдения и влияния того, кто забрал мое тело. Во мне прямо теперь уживаются памяти и личности урожденного Микаэле и наспех слепленного Степана, только они. Тот, третий, еженощно ломился в мои сны, создавал головную боль днем. Он жаждал втиснуть в меня свои взгляды, намерения, идеи или хотя бы, для начала, ощущения… но – ничего не смог.

В кабинете снова стало тихо. Ники вцепился в руку отца и глядел на него с растущим отчаянием, хотя ничего по-настоящему жуткого сказано пока что не было. Вероятно, сын заново переживал два месяца ожидания и страхов, – решил Микаэле и ободряюще улыбнулся. Положил ладонь на руку сына.

– Я здесь. И это именно я.

– Скажу прямо, я ждал вас в парке со своими мыслями, никому не высказанными вслух. Если бы я увидел не вас, а его… я ведь знаю разницу, – Яков криво усмехнулся, – я вытряхнул бы его душонку за порог, не заботясь о вашем выживании. Не важно, каким мерзавцем меня сочли бы ваши домашние. В роли чудовища вы смертельно опасны и даже, может статься, непобедимы. Я ведь был частью артели. И я все еще верю в сказ про змея-полоза. Ему не место в мире живых.

Яркут судорожно вздохнул, но не сказал ни слова и даже не выругался. Курт нехотя кивнул и виновато дернул плечом. Он разделял страхи Якова… и принял бы его решение «вытолкнуть за порог». То есть по сути – убить. Микаэле обдумал идею и тоже кивнул. Войти в этот дом и внести всю жадность мира… Нет, недопустимо! Летом Микаэле сам отдал старику тело, желая ограничить его власть одной усадьбой. Он верил, что жадность удержит хозяина артели над грудой золота.