Поэтому Сарай встала на цыпочки и стерла последнюю крошечную щелочку между их румяными лицами. Их ресницы, медово-рыжие и черные, как у речной кошки, с трепетом опустились, а губы, нежные и изголодавшиеся, нашли друг друга как раз вовремя, чтобы коснуться, прижаться и сладко-сладко приоткрыться, прежде чем через окно проник первый луч утреннего солнца, притрагиваясь к сумеречным крыльям мотылька на лбу Лазло, и – в облачке дыма цвета индиго – уничтожил его.

48. Нет места в мире

48. Нет места в мире

Сарай исчезла из рук Лазло, а он – из ее. Сон порвался прямо посередине и выкинул их в реальность. Сарай проснулась в своей кровати в цитадели, все еще чувствуя теплоту на губах, а Лазло очнулся в городе и увидел, как надо лбом рассеивается облачко дыма в форме мотылька. Они одновременно сели, и внезапное отсутствие было мощной инверсией присутствия, которое они ощущали всего секунду назад. Не просто физическое присутствие – жар тел, к примеру (хотя это тоже), – а нечто более глубинное.

Это не просто раздражение, которое испытываешь, пробудившись от сладкого сна. Нет, это опустошение – оттого, что нашел подходящее место в мире, одно-единственное, ощутил первый пьянящий вдох правильности, а потом тебя оторвали и выкинули блуждать в одиночестве и растерянности.

Они стали этим местом друг для друга – до чего жестокая ирония, если учесть, что они не могли находиться в одном месте, а единственный раз, когда они были близки в физической реальности, это когда Сарай кричала ему с противоположной части террасы, пока призраки тянули ее назад.

Но даже зная, что правда такова – что всю эту ночь они находились в разных местах, практически в разных мирах – он на земле, а она в небе, – Сарай отказывалась мириться с мыслью, что они не были вместе. Она рухнула на кровать, и ее пальцы начали задумчиво обводить контур губ, к которым еще секунду назад прикасался Лазло.

Не по-настоящему, не в действительности. Если так подумать, то и их поцелуй был не реальным, но истинным. Все в этой ночи было истинным, и настолько, что выходило за рамки их тел.

Но это не значит, что их тела не хотели участвовать.

Ноющая боль.

Лазло тоже упал на подушки и прижал кулаки к глазам. Сквозь стиснутые зубы с шипением вышел воздух. Ему даровали возможность попробовать нектар ее уст, на крошечную долю секунды коснуться бархатных губ – какая немыслимая жестокость! Ему казалось, что он горит. Пришлось убеждать себя, что красть шелковые сани и немедля лететь в цитадель – неприемлемый вариант. Будто он какой-то принц, мчащийся спасать свою даму из башни, настолько обезумевший от желания, что забыл меч и погиб от лап дракона, не успев даже близко подойти.