В его голосе звучало сочувствие.

— Да, не делал. Невыполненный долг, — тихо сказал я.

Я повернулся к окну и посмотрел вниз. Не очень высоко. Этого не хватит.

Риддл знал меня слишком хорошо.

— А когда мы найдем ее, это будет первое, что она узнает о тебе.

Я медленно отвернулся от легкого выхода.

— Завтра мы отправимся в Баккип.

Риддл серьезно кивнул.

Утро наступило, хотели мы того или нет. Я вытащил свое тело из постели и понадеялся, что помутненный травами разум нагонит меня. Завтрак был бесконечным, полным приятных разговоров, которые я не мог поддержать. Кто-то узнал Эллика как канцлера Эллика из Чалседа, и почему-то всех очень интересовало, как молодой конюх из Бакка прикончил старика. Спурман дважды заверил меня, что отправил сообщение в замок о том, кто именно пытался напасть на Бакк. Мой усталый ум не помог мне придумать ответ, поэтому я просто кивал.

И наконец-то, наконец-то мы покинули крепость. Я поехал во главе стражи, рядом с Риддлом. Персеверанс тащился позади нас, ведя в поводу Присс. Он был помят и бледен. Рядом с ним ехал Лант. Риддл наклонился и сказал, что вчера мальчик впервые пил всю ночь с мужчинами, и его чествовали за «первое убийство». Он кивнул в сторону Ланта.

— К счастью, Лант вмешался сразу же, как только его стошнило. Он запретил мальчику пить и отправил его спать. Но полагаю, сегодня у него слегка гудит в голове.

Я ехал на Флитер. Лошадь, казалось, оправилась от обиды, но стала осторожнее и уже не выражала такого стремления угодить мне. Я дал ей понять, что сожалею о вчерашнем, но не пытался вторгаться в ее мысли.

Фоксглов шла за нами, возглавляя войско. Она была недовольна Роустэрами и холодна со мной. Я видел, что ее попытки втиснуть Роустеров в мою стражу проваливались. Вчера она не очень хорошо управилась с ними. Сегодня, когда они построились вместе с моими гвардейцами, все равно заняли отдельное место позади всех. Я подозревал, что она недовольна, что я передал ей таких нарушителей спокойствия и порядка.

Мы только отъехали, когда Лант приблизился и заговорил, глядя прямо перед собой:

— Вы унизили меня. Опоили, усыпили, как ребенка.

«Ты и есть ребенок». Я покачал головой.

— Лант, я усыпил тебя как тяжелораненого, которого нельзя брать на подобное дело. И что касается Персеверанса, — капнул я бальзама. — Не мог же я бросить мальчика одного. Как твоя рана?

Такой поворот на мгновение сбил его с толку.