От лестницы в людское море, плескавшееся на площади, выдавался помост, сложенный из выщербленных каменных плит. В одном углу стояла статуя Скарпиуса высотой в четыре человеческих роста, дарующего миру надежду. Кисть его простертой руки отломилась несколько сотен лет назад, и, в качестве вопиющего примера непочтительности Стирии к былым идолам, никто так и не удосужился приделать ее на место. Перед статуей, на лестнице, вдоль колонн стояли суровые стражники. На куртках у них красовался крест Талина, хотя, как знала Монца, то были люди Рогонта. Может, Стирии и предстояло отныне стать одной семьей, но вряд ли здесь отнеслись бы благосклонно к голубым осприанским мундирам.

Соскочив с коня, она двинулась по узкому проходу в расступившейся толпе. На стражников со всех сторон напирали горожане, выкрикивая ее имя, прося благословения. Словно ее прикосновение могло принести какую-то пользу. Пока еще никому не принесло… Монца, глядя вперед и только вперед, до боли стиснула зубы в ожидании клинка, стрелы, дротика, чего-то, что станет ее концом. Радостно убила бы сейчас за одну сладкую, дарующую забвенье затяжку… но она пыталась бросить. И убивать, и курить.

Скарпиус, пока она поднималась по лестнице, таращился на нее сверху поросшими лишайником глазами, словно вопрошая – «и эта сука все, на что они сподобились?». Над ним высился гигантский фронтон, и у Монцы мелькнула мысль, не сочтет ли эта каменная махина момент подходящим для того, чтобы обрушиться, наконец, и погрести под собою всех властителей Стирии разом, и ее саму в том числе?.. Следом явилась надежда, что так и будет и настанет конец невыносимо тяжкому испытанию.

Посреди помоста нервно топталась стайка главных, что означало хитрейших и жаднейших, горожан Талина, обливавшихся потом в своих самых дорогих нарядах и глазевших на Монцу, как голодные гуси на миску с крошками. Они столь дружно склонили головы перед нею с Рогонтом, словно репетировали заранее. И это почему-то особенно ее разозлило.

– Благодарю, – рыкнула она.

Рогонт протянул к ним руку.

– Где венец? – Нетерпеливо щелкнул пальцами. – Венец, венец!

Ближайший из именитых горожан выглядел, как скверная карикатура на мудреца. Длинная белая борода, горбатый нос, зеленая войлочная шапка, похожая на перевернутый ночной горшок. Скрипучий низкий голос.

– Я – Рубин, госпожа, избранный говорить от города.

– Я – Скавьер, – сообщила толстуха в лазурном платье, вырез коего открывал пугающе глубокую ложбинку меж грудями.

– А я – Груло. – Вперед нее попытался протолкаться высокий худой мужчина с головой лысой, как задница, но не преуспел.