Это звучит бессмысленно. Алебастр, однако, тихо одобрительно хмыкает, словно понимает.

– По крайней мере, ты осталась свободной.

Если свобода заключается в том, чтобы все скрывать.

– Да.

– Устроилась?

– Вышла замуж. Родила двоих детей. – Алебастр молчит. Со всеми этими пятнами обугленной кожи и известковистого коричневого камня на лице невозможно сказать, улыбается он или кривится. Ты, однако, предполагаешь последнее и добавляешь: – Оба они были… как я. Я… мой муж…

От слов все это обретает такую реальность, которой не дают даже воспоминания, и ты замолкаешь.

– Я понимаю, почему ты убила Корунда, – очень тихо говорит Алебастр. И затем, когда ты складываешься пополам, когда эти слова буквально бьют тебя под дых, он добивает тебя. – Но я никогда тебе этого не прощу.

Проклятье. Будь он проклят. Будь ты проклята.

Ты не сразу отвечаешь.

– Я понимаю, что тебе хочется убить меня, – в конце концов выдавливаешь ты. Облизываешь губы. Сглатываешь. Выплевываешь слова. – Но сначала мне нужно убить моего мужа.

Алебастр хрипло выдыхает.

– Два твоих других ребенка.

Ты киваешь. Даже если Нэссун жива, Джиджа забрал ее у тебя, этого достаточно.

– Я не собираюсь убивать тебя, Си… Иссун, – устало говорит он. Может, он слышит твой тихий вздох не то облегчения, не то разочарования. – Не стал бы, даже если бы мог.

– Если бы ты…

– Ты еще такое можешь? – Он пользуется твоим замешательством, как всегда. В нем ничто не изменилось, кроме его изуродованного тела. – Ты навлекла тот гранат на Аллию, но он был полудохлый. Ты должна была использовать тот аметист в Миове, но это был… чрезвычайный случай. Ты можешь теперь делать это сознательно?

– Я… – Ты не хочешь понимать. Но теперь твой взгляд отрывается от того кошмара, в который превратился твой наставник, твой любовник, твой друг. Его привлекает странный предмет за спиной Алебастра, чуть в стороне, он прислонен к стене лазарета. Он похож на стеклянный кинжал, но его клинок слишком длинен и широк для практического применения. У него огромная рукоять, возможно, из-за того, что клинок настолько идиотски длинный, и крестовина, которая будет мешать, как только кто-то попробует резать им мясо или рассечь узел. И он сделан не из стекла, по крайней мере, не из такого, какое ты когда-либо видела. Он розовый, на грани красного, и…

И. Ты не отводишь от него взгляда. Вглядываешься в него. Ощущаешь, как он пытается затянуть твой разум в себя, вниз. Падаешь. Падаешь вверх, в бесконечный колодец мерцающего, граненого розового света…