Кто-то подошёл к нему, но Блистиг обернулся далеко не сразу. И нахмурился. Коготь, Жемчуг. Глаза у него были красными – наверняка дурханг, он ведь не выходил из своего шатра, который стоял в дальней части лагеря. Словно ему было глубоко плевать на все ужасы этой ночи.

– Где адъюнкт? – глухим, хриплым голосом спросил Жемчуг.

– Помогает с ранеными.

– Она сломалась? Упала на четвереньки в пропитанную кровью грязь?

Блистиг внимательно присмотрелся к Жемчугу. Эти глаза – неужели он плакал? Нет. Дурханг.

– Повтори эти слова, Коготь, и жить тебе останется недолго.

Высокий убийца пожал плечами:

– Взгляни на этих обожжённых солдат, Кулак. Есть вещи похуже смерти.

– К ним пришли целители. Колдуны, ведьмы, из моей роты…

– Некоторые шрамы исцелить невозможно.

– Что ты здесь делаешь? Возвращайся в свой шатёр.

– Я потерял друга этой ночью, Кулак. И пойду туда, куда пожелаю.

Блистиг отвёл глаза. Потерял друга. А как же две тысячи малазанских солдат? Кенеб потерял почти всех своих морпехов, и среди них – незаменимых, опытных ветеранов. Адъюнкт проиграла свою первую битву – разумеется, в анналах Империи она будет записана как великая победа, уничтожение последних следов мятежа Ша'ик. Но мы – те, кто оказался здесь сегодня, – мы знаем истину и не забудем до конца своих дней. Но адъюнкт Тавор. Она ещё далеко не сломлена. Я видел.

– Возвращайся к Императрице, – сказал Блистиг. – Расскажи ей правду об этой ночи…

– А зачем, Кулак?

Блистиг открыл рот, затем снова закрыл. Жемчуг продолжил:

– Доклад будет направлен Дуджеку Однорукому, а он, в свою очередь, сообщит Императрице. Но пока что важней, чтобы знал Дуджек. И понял, как он, я уверен, поймёт.

– Что поймёт?