Скрипач окликнул:

– Геслер?

– Да! Успокой своего треклятого дружка, а?

С колотящимся сердцем Корабб вновь взял себя в руки.

– Мы заблудились, малазанец. Прости…

– Тихо! Слушайте меня. Вам осталось где-то семьдесят шагов до тоннеля, который ведёт наружу. Мы все уже вышли, понимаете меня? Флакон нас вывел. Его крыса вывела. Там впереди был завал, который вас отрезал, но я его прорыл…

– Ты залез сюда? Обратно? – ахнул Скрипач. – Геслер…

– Уж поверь, это было самое трудное, что я только делал в жизни. Теперь я знаю – думаю, что знаю, – через что прошёл Истин, когда побежал ко дворцу. Бездна меня побери, до сих пор трясусь.

– Тогда веди нас, – проговорил Корабб, протягивая руку, чтобы снова ухватиться за перевязь Скрипача.

Геслер попытался пробраться мимо него.

– Я подсоблю…

– Нет. Я дотащил его сюда.

– Скрип?

– Худа ради, Геслер! Никогда не был в лучших руках.

Глава восьмая

Глава восьмая

Сарканос, Ивиндонос и Ганат стояли, глядя на груду трупов, россыпь изрубленной плоти и сломанных костей. Поле битвы знает лишь утраченные надежды, а призраки цепляются тщетно за землю, помнят только последнее место, где были живы, и воздух полнится звоном и грохотом из прошлого, когда последние стоны умирающих затихают в молчании.

Не место было им там, однако они стояли. Мысли яггутов понять не дано никому, никому – постигнуть их устремления, но тогда они говорили, и их речи были услышаны.

«Рассказано всё, – сказала Ганат. – Подлая история ныне окончена, никого не осталось, чтоб высоко поднять знамя и провозгласить торжество справедливости».

«Эта равнина темна, – проговорил Ивиндонос. – Такие вещи ведомы мне: скорбь нерассказанная, если никто ей не стал свидетелем».