– Справимся, – сказал Геборик. – Тут не так уж далеко. Если попытаемся её объехать, не успеем до темноты. К тому же, – старик взмахнул рукой, указывая на мух, – мы ещё даже не въехали в долину, а насекомые нас уже отыскали, так что, объезжая, мы от них не избавимся. Эти хотя бы не кусаются.
– Ну, поехали тогда, – не выдержала Скиллара.
Серожаб спрыгнул в долину, принялся пробивать дорогу раскрытой пастью и молниеносным языком.
Резчик пустил коня рысью, а затем, когда мухи взвились вокруг, – карьером.
Остальные последовали за ним.
Мухи, как сумасшедшие, падали на его кожу. Геборик прищурился, когда бесчисленные твёрдые тельца врезались ему в лицо. Даже солнечный свет поблёк за этой безумной тучей. Мухи забились в рукава, в штанины потёртых леггинсов и под тунику на спине. Старик сжал зубы, чтобы перетерпеть это мелкое неудобство.
Равновесие. Слова Скиллары почему-то его обеспокоили – нет, наверное, даже не сами слова, а чувство, что в них прозвучало. Бывшая послушница, которая теперь отрицала всякую форму веры – он ведь и сам когда-то это сделал и, вопреки вмешательству Трича, всё ещё желал достигнуть. В конце концов, богам войны не нужны никакие слуги, кроме бесчисленных легионов, которые у них всегда были и всегда будут.
Мир и так жесток – не нужны здесь ни он сам, ни ему подобные. Всегда найдутся глупцы, готовые вести других в битву, чтобы возликовать в кровопролитии, оставляя позади набухший, всхлипывающий след мучений, страданий и горя.
Довольно.
Теперь он жаждал лишь избавления, только ради этого и жил, ради этого тащил за собой этих невинных на выжженный, опустошённый остров, который воинственные боги напрочь очистили от всякой жизни. О, нет, он им не нужен.
Вера и стремление к воздаянию лежат в сердце всякой истинной армии, – фанатики со своей злокозненной, жестокой уверенностью. И они плодятся, как мухи, в любом сообществе.