— Ты убил ее мужа? — вытаращил глаза Джинн. — С какой стати…

— Он сказал мне то, чего не следовало.

— А ей ты забыл сообщить об этом, прежде чем она согласилась?

— Думаешь, это что-то изменило бы? — засмеялся Шальман.

— И тебя я помню, — сказала женщина, подходя ближе. Ее неуклюжая сутулость куда-то исчезла, и теперь она казалась выше и увереннее. — Я никогда не говорила тебе о своих чувствах.

— Не надо, — в отчаянии взмолился Джинн.

— Ничего страшного, — проговорила она, словно успокаивая ребенка. — Теперь я уже этого не чувствую.

— Давай кончать с этим, — повернулся он к Шальману. — Отправь меня в кувшин.

— Как хочешь, — пожал плечами тот.

Но наклонилась за кувшином Голем, а не ее хозяин. Ну разумеется, зачем Шальману истощать собственные силы, как сделал когда-то ибн Малик?

Женщина внимательно осмотрела кувшин и повернулась к старику:

— Что я должна сказать?

Шальман задумался, копаясь во многовековых наслоениях памяти, и наконец произнес фразу на искаженном арабском. Джинн задрожал, услышав ее: он слишком хорошо помнил, что с этих слов и началось его бесконечное мгновение.

Женщина подняла кувшин и уже открыла рот.

— Постой, — быстро сказал Шальман. — Не так. Смотри на него, а не на меня.

Она кивнула и повернулась к Джинну.

— Секунду, — попросил тот.

— Струсил? — удивился Шальман.

Не обращая на него внимания, Джинн шагнул к Голему. Она спокойно ждала, чуть склонив голову и глядя на него с холодным любопытством. Он поднял руку и коснулся ее щеки. У основания шеи, там, где была расстегнута пуговица, сверкнула яркая цепочка.

— Прощай, — сказал он ей.