– Дай-ка, доча, выпить. Я прихватил.

Дочь спрятала бутылку. Принесла воды в железной кружке. Он жадно, судорожно пил, зажмуриваясь, покусывая круглый край металла и последними слезинами разбавляя большие жадные глотки, больно дерущие гортань.

– Водку пью как воду, – пробормотал. – Не берёт.

Филин ухнул за избой. И глаза у отца широко распахнулись. Бессмысленно и дико глядя сквозь дочь, сквозь стену, – он опять увидел серых в яблоко рослых рысаков возле крыльца… весёлый рыжий парень с белой шкурою волчицы на плечах подошёл к Олеське и поцеловал её, бесцеремонно лапая за грудь.

– Ты – с ним? Олеська…

– Да я с тобою папочка. Ты что? Я здесь.

– Ты – с ним? Нет, нет! – устало заслоняясь дрожащею рукой, он отгонял видение; потом швырнул пустую кружку в дочь. – Ведьма! Чур меня, чур! Ступай к черту!

Свеча погасла в горнице.

Месяц медленно ушёл за облако.

Утром Олеськи не было в избе.

10

Вчера под вечер «демонит» закончился и у взрывников образовался «красный день календаря» посреди чернорабочих буден. Очередную партию взрывчатки должны были привезти только в полдень, не раньше.

Варфоломей проснулся на берегу в палатке. Позвал мужиков, но никто не откликнулся, только кедровка взлетела с ветки ближайшей сосны, где у неё было гнездо. Мужики на рыбалку ушли, не добудившись Ворки – любил поспать.

Зевая, он перелез через мотки проводов, через ящики с какими-то инструментами и старыми, поломанными взрывными аппаратами. Постоял, не в силах прочухаться после долгого сна. Опять зевнул. Пошёл к реке, умылся. Огненно-рыжие вихры привёл в порядок, или, вернее, попытался привести – волос был непокорным и вздорным, выдавая характер хозяина.

Тайга кругом стояла серая: вечер или утро – не поймешь. Сначала было тихо, а потом в лицо ударил горячий пружинистый ветер, какой обычно дует в этих местах к дождю. Взъерошились деревья, заплескались травы на поляне, играя светло-молочной изнанкой. И тревожно загалдела птица, скинутая ветром с насиженного места.

Охотничьим ножом распоров две банки – с тушенкой и сгущенкой – Кикиморов по-быстрому позавтракал. С костром возиться было лень – тушенку съел холодную. И чай холодный был, зато густой, за ночь настоялся на листах смородины.

Поел. Покурил. Стал прикидывать: какой бы ратный подвиг совершить ему до обеда, пока «демонит» привезут.

– Ладно, – сказал он, окурком стреляя в кедровку, вертевшуюся около своего гнезда. – Есть одна мыслишка. Не трещи, кума.

Палаточный лагерь, где расположились взрывники, находился на пригорке, с которого две дороги скатывались – на юг и на север. Одна вела туда, где скоро будет плескаться «море». Другая – к посёлку Благие Намеренья.