Скоро посёлок разъехался; последние печные трубы, голенастый колодезный журавль в переулке, берёзы и тополи за огородами – всё скрылось под мощной могилой песка, нанесённого ярыми и бесконечными бушующими ветрами, берущими силу в пустыне.

И теперь только на очень старых картах сохранилось от посёлка милое название над голубою ниткою реки да маленькая точка, вот такая же, примерно, как в конце нашего грустного повествования.

ЖИЗНЬ ОБЕЩАЕТ СКАЗКУ страницы горелой тетради

ЖИЗНЬ ОБЕЩАЕТ СКАЗКУ

страницы горелой тетради

1

Школа стояла среди сосняков. Просторная светлая школа. На стенах – карты континентов, морей и океанов. Портреты мудрецов и писателей: Аристотель, Платон, Достоевский и Пушкин, Толстой… За окнами пели синицы, мелькали деревенские ласточки, дятел сыпал дроби там и тут; с мохнатых сосен прыгали золотые солнечные зайцы – лежали на полу в просторном классе, на партах.

– У вас, дорогие мои, вся жизнь впереди! А жизнь, если по уму распорядиться, обещает хорошую сказку! – назидательно твердил учитель и просил как можно аккуратнее выводить слова эти в тетрадках по чистописанию.

Детская память сохраняет принцип: что написано пером – не вырубишь топором. Крепко запомнилось мальчику, понравилось то назидание. Вырос неглупым и скоро сообразил: ждать обещанную сказку – дело ненадежное. Её легче встретить в пути. Действовать нужно, действовать, а не сидеть Ильею Муромцем на тёплой печке, «нюхая вкусную дырку от бублика», как шутил всё тот же дорогой учитель.

Задумано – сделано. После деревенской школы вьюноша махнул в ближайший город и выучился на доктора. Институт закончил с отличием – право свободного выбора. На стене, в кабинете для государственных экзаменов, висела карта необъятной Родины: синели моря, океаны, зеленели равнины, золотисто и красно-кирпично горбатились горы. В любую точку целься – не откажут.

Хитрован куда рванул бы сразу? В Москву да в Питер многие сокурсники впереди паровоза готовы бежать и гудеть от восторга. А этот… ну, святая простота в лаптях. Нашёл на карте мухами обсиженную допотопную глушь – беловодскую сторону. Вот, мол, товарищ профессор, с пелёнок об этом мечтал.

На выпускном шумном вечере коллеги подшофе подходили на кривых ногах к нему, весело чокались бокалами, стаканами:

– Сла-а-вик! – тянули с милою издёвкой. – Динь-дон! динь-дон! слышно там и тут, нашего товариш-ча на каторгу ведут!..

– Кого это? Какого товарища? – недоумевала «святая простота».

На него смотрели с сожалением, горестно качали головами.

– Законопатил ты себя, дружище! – поражались искренне. – То ли до свиданья говорить, то ли прощай?