Он вернулся раздражённый, снегом забинтованный с ног до головы. И до того осатанело разругался – лошади и те стыдливо отворачивали морды от него и только что не краснели.

Буран утихомирился не скоро…

Потемнело. Высокий вечер над тайгою звёзды высыпал. Щербатая луна высверкнула чистым боком в облаках. От заснеженной просторной округи исходила мерзлая искристая ясь… После метельного свиста – тишина звенела призрачным далёким колокольчиком. Лунный свет вливался в гладкие глубокие росчерки, оставленные полозом по снегу на пригорках. Лошадиный след горел чеканом – чудился потерянной серебряной подковой.

Красавчик покуривал и, видя заинтересованные взгляды доктора, стал рассказывать, добродушно посмеиваясь над собою, кто так жестоко попортил ему физиономию. У него отец был – заядлый соколятник. Зайца ловчей птицею травил, лису и даже волка. На волчьей охоте особенно отличался крупный рыжеватый холзан – южноуральский беркут, купленный отцом у какого-то заезжего киргиза. Сильный, голодный холзан привык вынимать куски свежего мяса из глазниц волчьего чучела, «бегущего» на привязи за лошадью где-нибудь в зауральской степи. Таков был беркут. А Красавчик, несмотря на предупреждения отца, на охоту однажды пошел, как на свиданье к матане. Напялил красную рубаху – за версту огнём горит. В долине с беркута сорвали кожаный клобук. Он поднялся под облако и мгновенно среагировал на яркое кровавое пятно. Спикировал Красавчику на голову и когтями изорвал лицо. Глаза просто чудом остались целы: закрывался руками, сберёг.

– Не иначе, как бог покарал меня, – покаялся Красавчик, улыбаясь. – Уж больно много девок я попортил со своей смазливой мордуленцией. Зато теперь идут – шарахаются. Бог шельму метит!

Красавчик вытянул шею и привстал в санях.

Жилой огонёк – словно дивный цветок – замаячил в сумерках снегов. Как примерещился: тут не должно быть огня.

– Ё-ёлочки… без иголочки! – огорченно воскликнул возничий. – Куда мы зарулили?! Смотри-ка, мужики!

– Ты же дорогу щупал, кривомазый! Сидишь, лясы точишь… Упороли верст на пятьдесят, не меньше!

– Не беда, – бодрился Красавчик. – Зато погреемся. А что ж теперь? Для якута двести верст – и то не крюк.

– Молчи уж, якут твою так…

Они свернули к берегу. Луна уже светила полным кругом – всё блестело, всё сверкало с фантастическими, фосфорическими переливами. Впереди – на фоне кедров и тёмных еловых штыков – отчётливо белела под луной сахарная глыба маяка: высокая башня с полукруглой стеклянной башкой, посредине которой тускло горел красновато-багровый глаз.