За окошком разгоралось погожее утро. Далёкое облако плыло по чистой голубой лужайке небосвода. Большие солнечные пятна выстелились на чистом полу – санитарка только что помыла. Воробей сидел возле открытой фрамуги, часто чиркал голосом на тонкой ветке, затем перепорхнул поближе к белой раме: за воробьем охотился котёнок – совершенно чёрный и такой зачуханный, словно только что выпрыгнул из дымохода. Ловко работая хвостом, как только может им работать обезьяна, котёнок подобрался к больничному окну, заглянул в стекло и притаился.

Не замечая котенка, Иван Иванович с необъяснимым напряжением почему-то следил за воробьем. А доктор, в свою очередь, внимательно и тоже напряженно следил за своим пациентом.

Иван Иванович осторожно свесил руку с койки. Вслепую пошарил по полу, взял больничный тапок и неожиданно бросил… Промелькнув через палату, обувка стукнулась о раму, чуть не разбив стекло, вертыхнулась в воздухе и скрылась за окном на улице.

В глазах у Чистоплюйцева возник мгновенный ужас.

Дело в том, что по далёким русским поверьям воробей в избу влетает к смерти.

– Фу-у… извините, ради бога, – сконфузился Чистоплюйцев. – Вспомнилось вдруг…

Доктор напряжённо улыбнулся.

– И что же, интересно, вспомнилось вам?

– Да пращур, знаете ли… пращур у меня вот так же… – Больной замолчал, заметив профессиональную реакцию врача. «Теперь точно определит: сотрясение мозга!» – подумал Чистоплюйцев.

Доктор подёргал за седые пейсы. Спокойную доброжелательную улыбку вернул на лицо.

«Так что там ваш пращур? Тапочки любил швырять в окно?» – хотел он спросить, но посчитал разумным сделать вид, что ничего особенного не произошло.

– Выпишем, голубчик. Обязательно, – пообещал он, задумчиво листая анализы. – Работаете много вы, Иван Иванович. И хорошо это. И плохо. Отчизне благо, так сказать. А самому – ущерб.

– Не до ордена, была бы Родина… Я так своим скудным умишком сужу, – пробормотал Чистоплюйцев; веселый утренний настрой пропал.

Зато в глазах у доктора заплясали почему-то чёрные чёртики. Он смотрел на Чистоплюйцева теперь с каким-то новым, трудноуловимым выражением, в котором сквозь сочувствие читался приговор, но приговор, подписанный не доктором, а самим Чистоплюйцевым.

– Ваше здоровье тоже, знаете ли, достояние Родины, – высокопарно заметил доктор, собираясь уходить. – Будьте добры, голубчик, подскажите, а какого цвета был ваш автомобиль?

– Мой? Автомобиль?.. Я безлошадный.

– Нет, я неверно выразился. Тот автомобиль, который…

– Ах, тот, который сбил? Он был жёлтый. Как цыплёнок.

– Разве? А товарищ – рядом находился – на красном настаивает.