Лимузин пересек мост и нагло разрезал тело городской пробки, под вой и улюлюканье своей же свиты втянул длинное тело в ворота древнего замка, чем-то смутно напоминающего жильё людей Нитля. Так поделка напоминает работу мастера. Милена поморщилась. Эти стены никто не осаждал. Они — иллюзия. Настоящие, омытые кровью, люди сами обрушили и сравняли с грязью. Глупые люди, уверенные, что прошлое остается позади и не умеет нагнать и подмять. А оно — курьерский поезд, хорошее сравнение из какой-то книги. Оно накатывает, порой настолько сильное свершенными ошибками, что у будущего нет надежды выстоять.

— Выйти и проследовать по лестнице, желательно быстро, — скороговоркой оповестил один из соглядатаев. — Это в ваших интересах.

— На госслужбе? — поинтересовалась Милена.

Оба красноречиво не отозвались.

— И опять внутренние, — добавила Милена.

Ей согласно промолчали в ответ. Стало окончательно ясно: в поле зрения не будет ни одного существа из исподья. Только люди. Хормы, скорее всего, залегли на парадных красных стенах. В начальной фазе прыжка на короткую западную тропу вальз уязвим, его можно остановить. Хормы — они и есть враги для запада. И запад без добавки хоть малой толики юга перед ними пасует. Конечно, если хормы накачаны под завязку силой, а вальз не имеет опыта и остался совсем один.

Лимузин миновал временное, недавно выставленное оцепление и замер у белого здания. Почти квадратного, украшенного парадной лестницей.

— Бегом до дверей, за мной, не отставая. Встать на указанном месте и далее не проходить, — перечислил "внутренний", который сидел левее от Милены.

Он первым покинул машину и, не оглядываясь, пробежал наверх по лестнице. Милена накинула капюшон и в точности исполнила указания: ей ведь, в общем-то предложили вежливо, как охраняемой, а не как врагу.

Зал, избранный ваилом для приема, был великолепен. С порога ощущалась бережно сохраненная древность, каждая деталь дышала, отдавала эхо и примешивала к нему свое, выстраданное. Взгляды и шепоты многих людей, в том числе воистину среброточивых, кто молился тут, кто вершил и помнил историю. Кто восстанавливал её в блеске камня и сиянии парадного золота — умудряясь и в это, неживое и пафосное, вложить душу. Святые со стен и потолка взирали скорбно и смиренно. Нарисованные мудрые глаза повидали и грешников, и праведников. Нарисованные руки пообещали тем и другим воздаяние по делам их.

Ваил полагал свое присутствие под величественным сводом насмешкой над обещаниями. Милена сочла выбор "хозяина мира" самонадеянным. Послушно замерла на указанном месте, посреди красной полосы ковра, в основании второго такого же ковра, пересекающего весь зал. Там, на удалении, ковер достигал кресла и указывал на него своим багряным перстом. Главное место — хозяйское — пустовало. По сторонам статуями замерли рослые, каменноликие "внутренние". Милена изучила их из-под ресниц, а затем вскинула голову птичьим движением — и клюнула взглядом потолок. Марк бы точно так поступил.