Ожидание натянулось и зазвенело. Каменноликие вроде бы не дышали. Милена наоборот, переминалась, привставала на мысках и вертела головой, рассматривая потолок с неподдельным интересом. Покосилась на провожатого, уточнила, можно ли отойти в сторону и заглянуть оттуда за колонны, не приближаясь к креслу. В ответ получила молчаливый жест отрицания. Отмахнулась и снова закинула голову. Ваил ждал от пленницы паники. Он оттягивал свое появление, желая использовать навыки, во многом схожие с даром востока. Портить чужой план следовало осторожно и умеренно. Милена крутила головой и охала, позволяя читать в жестах растущее напряжение. Когда она задышала чаще и стала сглатывать комок в горле, вдали возникло звучание шагов, потекло ручьем эха. Милена замерла, уставившись на дверь. Она знала, что даже зрение вальза не найдет в облике ваила ничего нечеловеческого. Но и человеческое бывает разным. Говорящим.

Ваил оказался немолод — что уже интересно. Лицо усталое, губы лягушачьи, сильно растянутые в стороны. Щеки гладкие до неестественности, лоб высокий до того, что кромку волос нельзя не обвинить в отступлении под натиском возраста. Шагал ваил легко, дышал ровно и медленно. Проверять, что скажет дар, Милена не посмела даже украдкой. Но и без того внешнее ломилось и впитывалось в кожу. Эта тварь чужда плоскости, под её шагами прогибается паркет, тени тяжелеют, а взгляды святых обретают особенную, трагическую грусть.

— Я хочу домой, — быстро прошептала Милена, глядя мимо ваила. Голос исправно охрип и сорвался. — Это мое условие. И никакой грязи.

— Редко удается получить согласие до беседы, особенно от таких, как ты, — с неуловимой ноткой отеческой насмешки сказал ваил, занимая кресло. — День прошел не зря, я прав. Ты изучила их книги. Ты посидела под их небом, подобным крышке гроба. Душно? Я готов оказать помощь. В обмен на услугу, конечно же. Я не меценат... Хотя именно я изобрел благотворительность. Дивная игра. Азартная. Что ж, начнем по порядку. Ты ведь не намереваешься спасать этот бездарный мирок?

— Зачем бы, — глядя в пол, буркнула Милена и потянула капюшон ниже.

Она до скрипа сжала зубы. Не вслушиваться всеми своими силами было крайне трудно. Это доводило до нервной дрожи и дико загоняло пульс, сейчас сердце трепыхалось вдвое быстрее секундной стрелки. Вальзу востока не быть собой — хуже смерти. Но пока так надо. Оставаться почти некрасивой и принимать бремя людского безразличия. Сутулиться. Нелепо дергать шеей. Изучать врага только в его интонациях и жестах. Не глубже кожи, как однажды пошутил Бэл — который, кажется, всегда знал дар Милены и допускал за ней право безнаказанно принадлежать к запретному востоку.