Мониган ответила. Это было как волна зноя – или волна тяжести. Беззвучная, далекая, презрительная.

– Делайте что хотите. Я оставляю за собой право забрать чью-то жизнь через семь лет, начиная с сегодняшнего дня.

– Вы слышали? – воскликнул призрак.

Салли даже головы не подняла, но у остальных сделался такой вид, будто они изо всех сил прислушивались.

– Как будто вибрация, – прошептал Говард.

– Она говорит, что оставляет за собой право забрать чью-то жизнь через семь лет, – сказала Фенелла.

– Так я и думала, – сказала Шарт.

– Мало ли что случится за семь лет! – заявил Джулиан Эддимен из травы.

– Чью жизнь? – спросил Нед, глядя немного мимо Мониган.

Но Мониган соглашалась иметь дело только с Шарт, с верховной жрицей. Ей было забавно возобновить старые церемонии. Все остальные не почувствовали ничего, кроме напора густой духоты.

– Она не говорит чью, – сказала Фенелла.

– Как же нам теперь быть? – спросил Говард. – По-моему, кому-то из вас грозит страшная опасность. Может, предложим ей взамен что-нибудь другое? Ну пусть каждый сделает ей какое-нибудь подношение.

– Хорошая мысль, – сказала Шарт. – Валяй, ты первый.

– Золотая галстучная булавка! – тут же сказал Говард.

Отстегнул булавку и бросил в траву. Она поблескивала там в зарослях клевера, знакомая всем ничуть не хуже, чем сам Говард. Говард никогда не снимал эту булавку, хотя Сам грозился конфисковать ее по десять раз за полугодие. На золоте красовался эмалевый британский флажок.

Мониган задумалась. Давно миновали те времена, когда ей подносили золото. Нет, она не отвергла подношение. Просто не сочла его особенно ценным.

– Говард! – позвала его призрачная сестра. Теперь она понимала, почему Говард уехал в Канаду. – Будь осторожен! Будьте осторожнее! – крикнула она.