Слишком многого он не знал. Да и никто не знал, если подумать. Даже Деян Скорый не наблюдал алконоста на кладке, а потому, как поведет себя чужемирное создание, когда вылупятся птенцы, Витослав мог только гадать. Может, спокойно улетит… а может, убьет своих защитников.

Рисковать чародей привык, особенно когда речь заходила о получении новых знаний. Избрав свой путь, он шел им легко и свободно. Пел вместе с ветром веселые песенки, зачаровывал птиц морских, узнавал от них новости и частенько получал в дар вкусную, только что пойманную свежую рыбу. А иногда и сам в ответ подкармливал, как давешнюю чайку, что сослужила в конце концов хорошую службу, позвав на помощь своих товарок от берега.

Изучению Белосветья отдавал он себя без остатка. В гнездо птицы Рух лазил, в пещеры фригалов с их страшными гирифтенами забирался. В пышных и влажных лесах южных островов находил страшных и огромных четырехногих ящеров и наблюдал за ними, сидя на месте несколько часов кряду. Ящеры, правда, чуть его не сожрали, когда он неловко потянул затекшую ногу и хрустнул веткой… но это все пустяки, спасся ведь! Зато сколько новых знаний получил, сколько потом страниц исписал в своей путевой книге о причудливой природе Белосветья!

Вот и сейчас Витослав рисковал, но ведь не просто так, а ради нового знания! К тому же он искренне верил, что алконост не причинит спасителям вреда.

Глядя на чародея снизу-вверх огромными глазами, птица едва заметно улыбалась розоватыми пухлыми губами… тоже ведь диво: птица, а с губами! Становилось от ее улыбки на душе у обаянника спокойно, и утверждался он в мысли, что ничто им не угрожает. Уверенность эта закрепилась в сердце рядом со жгучим желанием помочь чудесному существу, изучить его как следует и не допустить, чтобы причинили вред. Следить за тем же Руфом, например, чье племя всякое мясо уважало, к слову, не только птичье… Или за юрким Нумой, что слишком уж жадно поглядывает на серебристо-жемчужные перышки в хвосте у алконоста…

Настроения диволюдов Витослав чувствовал лучше человеческих, но сейчас они, несомненно, совпадали: все пребывали в нетерпении. Да, медленно тянулось время, будто в дреме, опутало «Сокола» паутиной одинаковых дней и ночей. Только что с того, что ропщут матросы? Что с того, что маются от жары и безделья? Чувствовал обаянник – совсем немного осталось.

Птица улыбалась ему и кивала. Правильно, мол, думаешь, правильно.

* * *

Непривычно рано пробудившись, Садко все утро провел под навесом, перебирая струны на гуслях. Пальцы будто иглами покалывало, наружу просилась новая мелодия. Пока не было в ней ни мотива, ни мыслей, только радостное волнение сердца и затейливые переливы-трели. Мелодия пришла к Садко накануне во сне, заставила ворочаться и половину ночи не находить себе места, выгнала из гамака, а потом из каюты – на палубу, едва первые лучи солнца показались над окоемом.