— Влада и Шин. Угадала?

— Угадала, — приподнявшись на локте, заглянул в загадочно поблескивающие в темноте глаза Свири. — Ревность?

— Вот ещё, — фыркнула Рина, накрывая мою ладонь своей. — Чего-чего, а такую глупую штуку, как ревность, я похоронила давно, глубоко и далеко.

— Вот прямо так взяла и похоронила?

— Именно так, и никак иначе.

Ноготки пробежали по тыльной стороне ладони, заставляя невольно прикрыть глаза от удовольствия.

— Понимаешь, Ника, — серьёзным тоном прошептала девушка. — Я вполне отдаю себе отчёт, что учёба — субстанция конечная, а потом будут распределение, дежурства, конвои… А Глубинный фронт — пусть и не полноценная война в привычном значении, но штука такая… Жизни собирающая без особой брезгливости и разбора.

Карина вновь завозилась, прижалась ко мне спиной, и руку так и не отпустила.

— И это означает, что в любой момент времени любая из нас может навсегда остаться в море, и всё, что останется — лишь новая строчка на монументе Ушедших с волнами, да память в сердцах тех немногих, кто нас знал. И запомнил.

Рина снова легла на спину, сжала мою ладонь в своих ладошках, тёплых, нежных, заботливых.

— Поэтому ревновать — глупо. И злиться на то, что кто-то не соответствует твоим о нём или о ней представлениям — глупо тоже. Гораздо проще принять и понять, — Свирь увлекла мою кисть вверх, пальцев коснулось горячее дыхание, а следом за ним — мягкие, упругие губы. И ещё через несколько тихих секунд ладонь уложили на невесомую ткань, прикрывающую груди — аккурат между ними, так, чтобы чувствовались удары сердца. — Поэтому ты — здесь. В каждом ударе. В каждом мгновении меня. И если в этот ритм ты вплетёшь другие ритмы — я не обижусь, я только буду рада новой мелодии.

Рина говорила, а я слушал и офигевал: было от чего.

Внутренняя связь Дев Флота — штука малопонятная и слабо изученная, но одного у неё не отнять: эмоции, эхо настроения, мысли — в них принципиально не может быть лжи и недосказанности. Даже неверных трактовок не предусматривает эта система.

И потому каждое слово Карины заставляло шевелиться волосы на затылке, вызывало орды мурашек, бегущих от загривка до копчика — и отзывалось, отпечатывалось в душе.

И возникали вопросы. И вместе с ними приходило понимание: сейчас их лучше придержать при себе. И вообще — лучше не говорить. Слова — здесь и сейчас — совсем лишние.

И я молчал.

И чувствовал благодарность девушки.

А всё остальное было уже неважно.

Особый талант хэппибёздить