Бились в агонии лошади. Ползли куда то окровавленные, переломанные всадники. Висели на кольях в ямах уже мертвые солдаты и лошади .

Альфонсо хохотал до слез. Он старался успокоиться – паника душила его теперь каждый раз, когда ему было смешно, но кувыркающиеся зады лошадей, летающие шлемы и мат опешивших всадников стояли у него перед глазами (и ушами), заставляя прижимать нижнюю челюсть рукой, чтобы не смеяться.

Отряд Феликса, так и стоящий на мосту, не видел всего этого так эпично: лишь серая полоска конников со злобными лицами, которая превратилась в кашу с уже изумленными лицами. Пелена густой пыли быстро спрятала и эту невзрачную картину. Едва ленивый, жаркий ветер разогнал пыль, он направился к валяющимся в разных позах всадникам, добивая раненных, спокойно, нагло и на глазах у ошарашенного противника, снимая доспехи с мертвых. Вот крестьянин в кафтане поднял саблю, пощупал – туповата, выкинул, поднял другую – их много осталось.

Не выдержав такой моральной пощечины, воевода Алексии просто взорвался криком, отправляя пехоту прогнать наглецов. Хоть он и подозревал, что это не первая подлянка от знаменитого монаха Ордена света, стерпеть такого унижения он не мог. Наученная горьким опытом, но озлобленная пехота шла медленно, прощупывая под ногами твердь земную древками копий, с болью глядя на своих мертвых товарищей и с ненавистью на отряд Феликса, который, как ни в чем не бывало, продолжал обыскивать трупы. Впрочем, люди быстро заволновались и пришлось ретироваться – быстрее, чем хотело достоинство Феликса, но зато и быстрее, чем до них долетела первая стрела.

Стены замка, вдруг, перестали быть пустыми – тысячи голов высунулись из-за острых зубцов, ощетинилась стена тысячами стрел, которые, описывая дугу, обрушились на пехоту черной острой массой, втыкаясь в глаза, череп, щит, шею – везде, где не хватало стали для защиты. Лучники Алексии дали ответный залп – малоэффективный, поскольку стрелять приходилось не сверху вниз, а снизу вверх, и пехота, унося раненных, отступила.

Взошедшее над Леванией солнце сгорало от любопытства, как сгорало, вот уже более пяти ста лет, зажженное уставшим от мрака Агафеноном на колесах своей колесницы, посмотреть, что там дальше будет происходить в битве между посланником Агафенона и Алексийским воеводой. И было немало удивлено тем, что ночная чернота была уничтожена массовым пожаром, прекрасно осветив черноту ночи и лишив солнышко работы и смысла существовать. Перед главными воротами крепости горело все, что могло гореть, воняло дымом все, что могло вонять, и прочихавший всю ночь Альфонсо проклинал всех, кого мог вспомнить, дабы облегчить свою жизнь, избавив от раздражения.