Мы ушли в буш, бык хвостом отгонял мух. Шагах в пятидесяти я услышал тяжелую поступь пробиравшегося в траве мужчины и сел на берегу, опустив ноги в речку. Он подобрался ближе, я вытащил нож, но не обернулся. Холодная сталь клинка ткнулась мне в правое плечо.
– Скверный мальчишка, как с делами-то управляешься?
– Управляюсь-то прекрасно.
– Ты потерялся? По виду похоже на то.
– Это такой у меня вид?
– Ну как же, соратник, мечешься тут рысью, личность твоя никакой одежкой не прикрыта, словно ты безумец, или мальчиков любишь, или козел похотливый, или – кто?
– Просто ноги в речке мою.
– Значит, ты ищешь квартал педиков.
– Просто мою ноги в этой речке.
– К кварталу педиков… Это куда ж теперь? Подержи уздечку. Нет тут кругом никакого квартала педиков. Эй, а ты уверен, что правду говоришь? Потому как я в прошлый раз в квартале педиков своими глазами видел твоего отца и твоего деда.
Он шлепнул меня по скуле плашмя мечом. «Вставай!» – велел. По крайности, не собирался зарубить меня без боя. Ниже меня почти на голову, зато в белом снизу, в черном поверх – Семикрыл. Первой мыслью у меня было наплевать на его злость и спросить, зачем Семикрылы собираются, коль скоро даже мудрая Соголон о том не знает. И тут он, понизив голос, кое-что мне сказал:
– Знаешь, что мы делаем с такими, как ты?
– Что?
– Кому хочешь, чтоб я голову твою послал, детоложец?
– Ты не прав.
– Как это не прав?
– В том, что я детоложец. По большей части как раз мальчики меня имеют. Слышь, но тут один попался, лучший за много лун, до того тугой, что, поверишь, пришлось кукурузную кочерыжку вставлять, чтобы дыру расслабить. Потом кочерыжку я съел.
– Я те сперва яйки отрублю, а после башку, а что останется, после в речку сброшу. Как тебе такое нравится? И когда обрубки твои поплывут по реке, народ станет пальцами казать да приговаривать, гля-кось, вроде как
Я посмотрел на этого бойца ростом не выше мальчика, кто спутал понятия «толстый» и «мускулистый» и обвалял в дерьме мое тихое утро. Бросил нож, что в руке был, и тот, что к ноге пристегнут.