Он назвал королевский дом порочным. И был за возврат к подлинной линии наследования трона, нарушаемой в шести поколениях, или боги непременно доведут Акумову династию до падения. Фумангуру написал собственный смертный приговор, слова, за которыми неминуемо следует казнь еще раньше, чем они дойдут до Короля, если не укрыть их в тайне. Ведь кому бы раскрыть ее?

Так что прочел я большую часть его дневниковых записей, а просмотрел все, в том числе и ту, что он сделал совсем незадолго до смерти. Вот что мне известно: последняя запись сделана за день до того, как его убили, и все ж она тут, в книге, в этом книжном зале. Но только он сам мог добавить ее к собственным стопкам, никому другому такого не было бы позволено. Кто я-то такой, чтобы доискиваться благоразумия в неблагоразумном? Во всем этом нет никакого прощания, никакого последнего распоряжения, нет даже какого-либо свидетельства горечи, одолевающей того, кто знает о приближении смерти, но не рад своей судьбе.

Только что-то во всем этом было не так. Фумангуру ни разу не упомянул о мальце. Вообще ничего. Что-то должно бы исходить от этого мальца – аромат чего-то большего, более глубокого и существенного, такой же явственный, какой я учуял на кукле, только намного больше… если этот малец был причиной, почему омолузу охотились за ним и его семьей и почему убили их. Только не было во всем этом ничего о значимости мальца, ничего – о родне его, не было тут ничего даже о том, какая от мальца польза. Фумангуру держал его в тайне даже от собственных записей. По-своему, держал его в тайне даже от себя самого. И среди всяческих запахов веяло от этих страниц чем-то кислым. Чем-то, что было пролито и высохло, только от животного, не от земли, не от пальмы, не от лозы. Молоко. Пропавшее уже из виду, но все еще – там. Вспомнилась одна женщина, кормившая грудью, что прислала мне самым любопытным способом написанное послание с просьбой спасти ее от мужа и тюремщика своего. Я потянулся к свече.

– И от меньшего пламени зачинались громадные пожары, – раздался голос.

Я вздрогнул, потянулся за топориками, но меч его уже был у моей шеи. Я еще раньше чуял мирро, но думал, что запах шел от старого флакона, стоявшего у архивариуса за спиной.

Префект.

– Сами за мной шли или слежку устроили? – спросил я.

– Вы хотели узнать, нужно ли вам будет убивать одного или двоих?

– Я ни за что…

– Все еще кутаешься в эту занавеску? Это после двух-то дней?

– Боги свидетели, если еще хоть кто-то скажет, что я одет в занавеску…

– Такой узор на занавесях богачей. Ты не из богатеньких? Почему бы не носить всего лишь охру и масло?