Под вычерченной им последовательностью королей имелась приписка, сделанная его почерком. Опять счета и подсчеты, и счета других людей, и подсчеты других людей, опись съестных припасов всех старейшин, список посещений, еще его дневниковые записи, некоторые из которых датировались годами раньше, чем написанное сверху. И даже две небольшие книжечки его советов в любви, какие, по всему судя, он написал в те времена, когда они с Королем увлекались чем угодно, но не этим. Еще книги пустые, без слов, от их страниц исходили запахи, а еще рисунки кораблей, и зданий, и башен выше Малакалских, была книжка, обозначенная как сказание о запретном путешествии в Мверу, какую я раскрыл, только чтобы начертания буквенных символов посмотреть, но они не походили ни на что, виденное мною прежде.

А еще вот эти, книга за книгой, страница за страницей о мудрости и наставлениях старейшин. Пословицы, услышанные или им самим придуманные, – не знаю. Протокольные документы о заседаниях старейшин, некоторые даже написаны не им. Я клял его на чем свет стоит, пока не образумился.

Я страдал от скуки.

Как он и писал, что буду, так я и страдал. И тут все блестящее великолепие его манеры поразило меня, словно бы ветер внезапно дунул мне в лицо ароматом цветов. Страдать от скуки, чтобы добраться до правды. Нет, выстрадать скуку, чтобы достичь дна правды. Постичь правду до дна.

Я ухватил две стопки книг и бумаг (обе мне до подбородка доставали) и отложил их в сторону, оставив одну на полу. Красный кожаный переплет, перевязанный на узелок, разжигал мое любопытство. Страницы были чистыми. Я опять стал сыпать проклятиями и едва не запустил книжку через весь зал, пока не взлетела последняя страница. «Когда прилетят птицы», – значилось на ней. Я поднял взгляд к окну. Само собой. Там, у подоконника, отошли две деревянные дощечки. Я забрался туда и снял их. Под деревом лежала сумка из красной кожи, набитая большими разрозненными листами бумаги. Я сдул пыль с верхнего листа, на котором значилось:

«Писано в присутствии Короля его верноподданнейшим слугой Басу Фумангуру».

Я смотрел на то, из-за чего некоторые люди уже поплатились своими жизнями. На то, что подвигало людей идти на происки и заговоры. Эти разрозненные, грязные, вонючие листки, они уже успели изменить жизненные судьбы многих. Одни требовали покончить с пытками и наказывать штрафами за малозначимые нарушения. Кто-то просил, чтобы собственность умершего мужа переходила его первой жене. А один заявлял такое: