«Он подойдет», – говорит Лиссисоло.

Мне не пришлось отправляться на поиски старейшины. Семь лун – и старейшина нашел меня. Фумангуру закончил петиции, потом послал сообщение через барабан эве, слышать какой могли лишь посвященные женщины, потому как выстукивал барабанщик до того благочестиво, сообщая, что у него для принцессы вести, какие могут оказаться добрыми, а могут и плохими, но наверняка окажутся разумными. Семь дней я гнала лошадь, чтобы встретиться с ним и сказать, что его желание, его предвидение реальны, но сыну ее нельзя рождаться бастардом. Мы верхом возвращались обратно еще семь дней: я, старейшина Басу Фумангуру и принц из Калиндара. Одни сестры знали, другие нет. Некоторые понимали: что бы ни происходило, это весьма и весьма важно. Другие полагали, что новые люди придут и порушат священную девственность Манты, несмотря на то, что многие годы крепость была местом обитания мужчин. Одних я попросила не болтать о том, что происходило, другим пригрозила. Но как только ребенок родился, я поняла, что он в опасности. Единственное безопасное место для него – это Мверу, говорю я принцессе, которая не должна вновь терять ребенка. «Держите его здесь, и вы наверняка снова его потеряете, ведь любая из сестер с готовностью предаст нас», – убеждаю я ее. И в самом деле, так оно и случилось. Эта самая сестра уходит ночью (не для того, чтобы отправиться куда-то, ведь в любую сторону иди, шагать пешком будешь дней десять и еще пять) подальше, чтоб голубя выпустить. Голубя она пустила прежде, чем я добралась до нее, но я допыталась у нее, что отправляла она голубей обратно их хозяину в Фасиси. Потом я перерезала ей горло. Иду обратно и говорю принцессе: «Уходить нет времени. Депеша уже на пути ко двору». Мы той же ночью отправляем его к Фумангуру, понимая, что это займет семь дней, а принцессу оставляем с еще одной группой умудренных женщин, преданных Королеве Долинго. Малец три месяца остается на попечении Фумангуру и живет у него как собственный сын старейшины. Вам известно, как все дальше пошло.

Мы сидели в наполненной утром комнате, ощущая тишину. У сидевшего рядом Мосси замедлялось дыхание. Я гадал, куда О́го подевался и сколько утреннего времени прошло. Соголон до того долго смотрела в окно, что я подсел к ней глянуть, на что она засмотрелась. Потому-то запах мальца в один миг щекотнул мне нос – и пропал в следующий миг. Еще было непонятно, отчего порой он был в четверти луны пути, а иногда – в пяти лунах.

– Я знаю, они пользуются десятью и еще девятью дверями, – сказал я.