– Это не означает, что я других не вижу. Чем известны эти земли?

– Золото, серебро, стеклянный камень, обожаемый в дальних странах. По-моему, цитадель потому в высоте, что они всю землю порушили.

– Думаешь, эти громадные дерева живые?

– Думаю, что тут все живое, чем бы их жизнь ни держалась.

– Что ты имеешь в виду?

– Где тут рабы? И на что они похожи?

– Толковый вопрос. Я…

Крики долетели до нас еще раньше, чем с нами поравнялся вагон, на этот раз так близко, что мы почувствовали запах спиртного и дыма, до того близко, что дробь барабанов отдавалась в ушах и в груди, тогда как кто-то рвал струны коры и лютни так, что того и гляди лопнут. Вагон катил мимо, а мы, стоя рядом, смотрели друг на друга. Дробь выбивал не только барабан, но и ноги мужчин и женщин, те прыгали и топотали, словно ку и гангатомы в соительном танце. Один мужик с лицом, раскрашенным красным и блестящим, держал передо ртом факел и, как дракон, изрыгал пламя, пламя, которое ударило прямо между нами. Я даже в сторону отпрыгнул, Мосси стоял спокойно. Вагон, не остановившись, продолжил свой путь, пока барабанная дробь не стала ощущаться памятью ритма. Мы направлялись к ответвлению в стороне от дворца. Третьему.

– В этом вагоне чья-то кровь, кого-то молодого, – сказал я.

– Местные мужчины и женщины, похоже, весьма буйные. Может, убили ребенка для забавы.

– Что значит буйные? Слышал я прежде о таких, как ты.

– Таких, как я?

– Люди с одним печальным богом. Вы действуете, как старухи, забывшие, что они были молодками. Твой один бог, он считает удовольствие чем-то низменным.

– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? Мы уже почти на другой стороне. Следопыт, каков наш план?

– Не я объявил саму себя нашей повелительницей.

– Хотел бы я от нее узнать, так ее и спросил бы. Скажи-ка мне вот что. План есть?

– Мне ни о чем таком не известно.

– Это безумие. Значит, план, как я понимаю, таков: мы ждем, пока ты унюхаешь этого чудесного мальца вблизи, а когда кровососы или что бы они из себя ни представляли… Мы что предпринимаем? Сражаемся? Хватаем мальца? Веретеном, как танцоры, крутимся? Мы всего лишь ждем? Разве нет в этом никакой прелести?

– Ты спрашиваешь меня о вещах, каких я не понимаю.

– Как нам спасти этого ребенка от любого зла, стерегущего его? И если мы и вправду спасем его, что потом?