На МЛуме повозка остановилась на пятом этаже. Уныл-О́го располагался на восьмом.
– Не знаю, с чего она так скисла. Скисла даже еще до того, как до этого города добрались, – сокрушался Уныл-О́го.
– Кто – Венин? – спросил я.
– «Перестань называть меня этим грязным именем». Так вот и сказала. Но это же ее имя, как же еще мне ее звать? Вы же были там, когда она сказала: «Мое имя Венин». Разве не так?
– Ну, со мной она всегда угрюмой была, так что я…
– Угрюмой она не была никогда. И я с ней никогда не был угрюмым, когда позволял ей у себя на плече сидеть.
– Уныл-О́го, есть вещи более серьезные, и нам надо поговорить.
– «Почему нас от других отделили, Венин?» Вот и все, что я сказал, а она говорит, что это не ее имя, и вопит, требуя убрать мои чудовищные лапы и чудовищную морду, не смей, визжит, и близко подходить ко мне, «потому как я – грозный воин, что желает весь мир спалить». А потом назвала меня
– Может, не видит она всякое так, как ты это видишь, Уныл-О́го, – сказал Мосси.
– Кому известны повадки женщин?
– Нет, она другая и…
– Не говори Соголон. Ее костлявая рука в куда как многих горшках кашу для нас варит, чтобы обо всех переговорить. Уныл-О́го, есть заговор. И девочка вполне может быть в союзе с Соголон.
– Так она ж плюется, когда я имя ее произношу.
– Кто знает, почему они пререкаются? У нас есть дела посерьезнее, О́го.
– Все эти веревки, выходящие ниоткуда и тянущие все. Грязное колдовство.
– Рабы, О́го.
– Я не понимаю.
– Пусть это еще денек отдохнет, Уныл-О́го. У ведьмы другие планы.
– Ей не нужен малец?