Мы повернули на ту же дорогу, что и прежде, пошли по улицам. Двое на конях, похожие на стражников, проезжали мимо. Мы бросились в дверной проем. Старуха в дверях глянула на меня и насупилась, будто бы я был именно тем, кого она и ждала. Леопард по виду меньше всего напоминал леопарда, даже усы пропали. Кивком он дал знать, что мы можем идти.
– Завтра ночью мы возьмем этого мальца раз и навсегда. Послезавтра мы отправляется в речные земли и забираем наших детей. Еще через день… кто, етить всех богов, знает? – говорил Леопард.
– Я этих белых учеников видел, Леопард. Видел, как они работают. Им плевать на боль других. Это даже не злоба: они попросту слепы к ней. Они просто пресыщены самомнением от своего нечестивого умения. Не от того, в чем смысл его, а от того, насколько новым оно покажется. Я видел их в Долинго.
– У Сестры короля все еще есть солдаты, все еще есть люди, кто верит в ее дело. Дадим ей помочь нам.
Я встал как вкопанный.
– Мы забыли кое-кого. Аеси. Его люди, должно быть, следили за нами на пути в Конгор. Двери – он знает о них, даже если ими и не пользуется.
– Разумеется, дверь. Я ничего не помню.
– Двери. Десять и еще девять дверей, и кровососы пользовались ими не год и не два. Потому и запах мальца в один миг мог быть прямо рядом со мной, а уже в следующий – за полгода пути.
– Он, Аеси этот, за тобой в эту дверь прошел?
– Я только что сказал – нет.
– Почему?
– Не знаю.
– Значит, этот гиенин сучий сын либо охотился за вами в Миту или Долинго, либо, может, дурашка со своим войском нашел, что искал, такого и боги не высрали бы в Мверу. Никого от Короля в Конгоре нет, Следопыт, ни королевского каравана, ни батальона. Городской глашатай возгласил, что Король отбывает в день, когда мы приехали.
– Ты простил малого? – спросил я.
– В нашем разговоре погода меняется резко.
– Ты хочешь, чтоб я вернулся к тому, как белые ученики режут и сшивают наших детей?
– Нет.
– Так Фумели с нами нет?
– Разве ж он посмел бы пойти куда-то еще? – Он засмеялся.
– Нам надо было другой дорогой пойти, – сказал я.