– Что тебе нужно от моего мальчика?

– Сзывай всех. Зови своих стражей, своих убийц, зови своих великих мужей, зови своих лучших женщин, сзывай своих тварей. Смотри, как устрою я озеро крови перед самым твоим троном.

– Что ты хочешь от моего мальчика?

– Я добьюсь справедливости.

– Ты добьешься отмщения.

– Я добьюсь того, чему сам имя дам.

Он шагнул к трону, и две стражницы слетели на него с веревок. Первая, с мечом, пролетела мимо, зато вторая, с дубиной, сбила его с ног. Он упал на спину и заскользил по гладкому полу. Подбежал к мечу мертвого стража, схватил его как раз перед тем, как вторая охранница опять обрушила на него дубину. Замахнулась она крепко, но не сумела быстро остановить его разворот. Он пнул ее в спину, и она упала. Он напал, но она вздернула дубину вверх и ткнула ею ему в грудь. Он упал на спину, а она вскочила на ноги. Он попытался защититься мечом, но охранница топнула ему по руке. Он лягнул ее в коу, и она, тяжело осев на колени, рухнула ему на грудь, дух из него вышибла. Охранница ударила его в лицо кулаком, затянутым в жесткую кожу, и еще раз ударила, и еще ударила – и вырубила его.

Слушай же. Очнулся он в чем-то похожем на клетку, что висела над полом. То и была клетка. Помещение же темное, красное, не тронный зал.

– Он требовал, чтоб я ему грудь дала. Вот поиздевались бы в сказаниях, если б хоть один гриот жил в этих краях! Ты скажешь, что ж это за земля такая, где ни одного гриота нет. Заметь, невзирая на то, что ему уже больше шести лет было и был он мальчиком, кому скоро мужчиной стать предстояло. Он к груди моей припал еще раньше, чем в лицо мне взглянул.

Мужчина повернулся в сторону, откуда приходил голос. Пять факелов висели в ряд на стене справа от него, но не освещали ничего. Внизу – темень и тень, возможно, трон, только ему не было ничего видно над двумя тонкими стойками, вырезанными в виде птиц.

– Дай мужчине свободу рук, и он обшарит ими тебя всю. Дай мальчику… В общем, он от нее не откажется. А что сказали бы боги о женщине, что отказала своему ребенку в еде? Ее мальчику? Да, они были слепы и глухи, но какой бог все равно не осудит мать за то, как она взращивает будущего Короля? Взгляни на меня: разве могло бы молоко быть в этих сиськах?

Она примолкла, будто ответа ждала.

– И все ж, даже зрелые, все вы, мужчины, должны грудь сосать. И мой драгоценный сын. Припадает к груди, как на войну является. Надо ли мне рассказывать тебе, что он едва мне соски не откусил? Левый, потом правый? Кожу содрал, плоть прокусил, а все знай себе сосет. Ну, я же женщина. Я кричу на него, а он не перестает, глаза закрыл, как вы, мужчины, закрываете, когда время извергнуть подступает. Мальчик мой, пришлось мне за горло его взять да придушить, пока не отпустил. Мальчик мой, а он смотрел на меня и улыбался. Улыбался. А зубы красные от моей крови. С тех пор я ему служанку посылала. Та оказалась не глупа на голову. Сама резалась каждую ночь, чтоб он пососать мог. Что в этом странного? Мы странные? Ты же ку. Вы же режете корове горло, чтоб крови напиться, что в таком странного?