В глазах круги пошли. И все пропало. Подбородок упал на грудь, и я увидел свои соски и живот. Голова сделалась тяжелой, глаза еле двигались. Найка стонал и подтягивался на руках. Подбородок мой опять уткнулся в грудь. Взгляд уперся прямо в кулаки Сасабонсама.
– Шесть их за тебя одного. Глянь, какая тебе цена, – проговорил он.
Он еще что-то говорил, но у меня из правого уха кровь потекла, и слух пропал. Бил он мне в лицо, но я пригнулся, и удар пришелся в ствол дерева. Взвыв, он смазал меня по щеке. Я сплюнул кровь себе на ноги, а ноги мои не двигались.
– «Где мои поторики?» – один малыш приговаривал.
Сасабонсам схватил меня за горло.
– Маленький такой шарик, малышок, он пробовал укатиться. Хочешь знать, как далеко сумел? Это он и говорил: «Отец мой вернется и убьет тебя. Зарубит тебя двумя своими поториками».
– Косу.
– Отцом он звал тебя. Отец? Ты же шаром не катаешься. Нет у тебя сейчас никаких поториков. Ты погляди на себя.
– Косу. Ко…
Он опять ударил меня. Я выплюнул два зуба. Длинными пальцами он обхватил мою голову и потащил меня вверх.
Топорики, он говорил, что отец придет и зарубит тварь топориками.
– Ни разу не пискнул. Я его много раз кусал, пока съел.
– Косу.
Сквозь его толстые вонючие пальцы мне видны были лишь проблески света. Когти его царапали мне шею.
– Я уж до позвоночника его на спине добрался, а он все не плакал. Потом он умер. И я прокусил ему затылок и засо…
– Етить всех богов.
Он бросил меня, и покой снизошел на меня, пока я летел, потом все оборвалось, когда я упал на кучу веток и листьев. Он схватил меня за коленку, но я ударом ноги отбросил его. Хихикая, он снова схватил меня за ногу и, продолжая хихикать, потащил из кучи веток. Спиной и головой я ударился о землю, а потом стал двигаться: он потащил меня.
– Ты дурак, и она дура. Она, та в золотом и красном, она только и делает, что сидит. Видел я ее в окно. Только я мальца знаю. Прихожу за ним куда надо, и он за мной идет. Он даже зовет меня, это белый его учит, как звать. Мне малец всегда был без надобности, раз я ему не нужен, ему тот, с молнией, нужен, а зовет он меня, и я прихожу его забирать, а скоро ночь, и я улетаю с ним, а он говорит, мол, слышал я, как мать моя говорила про волка и его щенят, как старается она сделать его своим солдатом, а они живут на обезьяньем хлебном дереве, а я говорю, мол, как раз этот и убил моего брата, слышал я, он говорил это, а малец говорит, мол, полетели, я у тебя на спине, я тебе покажу, а он меня заберет.
Я выдавливал из себя: «Тише», – только слово замирало, еще с губ не слетев. Не знаю, куда он меня тащил, у меня вся спина была ободрана об траву, землю, о камни в воде, потом голова моя ушла под воду, когда он потащил меня по реке, затылком стукнулся я о камень и погрузился во тьму. Когда очнулся, то по-прежнему лежал под водой, кашлял, задыхался, пока он снова не вытащил меня на траву под деревья.