Я нашел один нож. Взглянул на его шею. И на бледную грудь с розовыми сосками. Видел, как сильно пугается он всего. Видел, как оперся он на правое крыло и опять сломал его.

Сасабонсам повалился на спину.

Я поднялся и едва не упал на одно колено. Снова поднялся и, хромая, побрел прочь.

Обратно через кусты, вниз по склону холма и через речку. Сасабонсам все еще выл, вопил и орал. Потом он затих.

Я много лун тому назад доискался бы, отчего любая судьба была мне безразлична. Мне было все равно. Найка все еще висел на дереве, все еще старался освободиться. Я нашел один топорик в кустах под его деревом, а в нескольких шагах и другой. Расслышал я его раньше, чем увидел: карабкался, добираясь до Найки, к сладостному месту крови попить. Малец. Я метнул топорик, но от боли в ногах промахнулся всего на расстоянии вытянутой руки от мальцова личика. Он торопливо вскарабкался обратно на дерево. Я бросил второй топорик вправо от Найки и перерубил лианы, что стягивали ему руку. Рывком он освободил ее. Я думал, он скажет что-нибудь. Думал, что не было ничего такого, что он сказать мог, что мне было б небезразлично услышать. Я упал на одно колено. Потом он выкрикнул мое имя, и я услышал хлопанье крыльев.

Обернувшись, увидел Сасабонсама, тот размахивал руками в воздухе и скреб землю, принюхиваясь. Меня вынюхивал так же, как я вынюхивал всех. Я попятился назад и перепрыгнул через упавшую ветку.

А потом был сплошной гром и молнии: один удар, потом три, и все били в Сасабонсама, но не в точку, а просто громыхали и били, расходясь по всему его телу, заскакивая в рот и в уши, огнем, жижей и дымом выходя из глаз и рта, и еще что-то вырывалось у него изо рта, не крик, не визг, не вопль. Вой. Шерсть и кожа на нем загорелись, он зашатался, на колено припал, а молнии все били в него, и гром на него обрушивался, и пал Сасабонсам, и тело его сгорело в громадном пламени, какое так же быстро и угасло.

Найка упал с дерева. Говорил мне что-то, только я не слушал. Подхватил свой топорик, подошел к обгоревшему скелету Сасабонсама и взмахнул им возле его шеи. Размахнулся и рубанул, размахнулся и рубанул, и рубал до тех пор, пока топор через шкуру не пробился, через кости и в землю не вошел. Рухнул на колени и не замечал, что ору, пока Найка меня за плечо не тронул. Я оттолкнул его, едва топориком в него не запустил.

– Убери от меня свои гадкие руки, – сказал я.

Он попятился, воздев руки в воздух.

– Я жизнь тебе спас, – выговорил Найка.

– Ты же ее и забрал. Не велика ценность, но ты забрал ее.

Неподалеку от Сасабонсама вырыл я руками в земле ямку, положил в нее ожерелье из зубов моих детишек, потом опять ямку засыпал. Неспешно похлопал землю, выравнивая ее, и все не мог уйти, все не мог перестать похлопывать и выравнивать, пока не стало чудиться, будто создаю я что-то прекрасное.