– Беленький тот, красавчик, тот, когда я его давил, пока не увидел, как кровь у него под кожей течет, прелесть просто, он – боец, он боец получше тебя. Научился у того, с двумя мечами. Вдвоем они, я дверь выламываю, а они вдвоем с дерева соскользнули, говорят, мол, сразимся с тобой. И ведь скакнули на меня и ударили, и тот, с двумя мечами, бросил один меч белокоженькому, и он на меня пошел, мальчик этот, он скакнул, и мальчик этот, он меня по башке вдарил: больно, – а взрослый меня в бок прям вот сюда мечом ударил, прям вот сюда, и меч мне в грудную клетку уперся прям вот тут, я двинул его кулаком, и он упал, так белокоженький подбежал ко мне, пригнулся, прежде чем я смог крылом его сшибить, ухватил меня за крыло и проткнул его насквозь, видишь, вон там до сих пор еще дырка, это ее белокоженький проделал, и я схватил его вот этой ногой, схватил его другой ногой да зашвырнул вверх на дерево, он об ветку треснулся и затих. Да-да. А тот, что шарик, он подкатился ко мне сзади и сбил меня с обеих моих ног. И я упал, а он смеялся, так я схватил его, прежде чем он удрать успел, и куснул его, кусок мяса вырвал, сладенькое мясо, сладенькое, сладенькое мясцо, и я еще куснул, а тот волосатый закричал. Он посадил кой-кого из них на лошадь и ударил лошадь. И они ускакали, а он на меня напал, злой такой, а мне злые нравятся, а он все дерется, дерется и дерется, и колет, и рубит, и до глаз моих добирается, меч-то я перехватил, так этот белокоженький свой вонзил мне прямо в зад, и тут я взъярился, да уж.

Он вытащил меня из светлой травы в темную, и надо мной тоже темно было. Я опять пнул его в руку, а он вздернул меня вверх да и шмякнул опять об траву. Кровь опять потекла у меня из уха.

– Схватил я белокоженького и всмятку его, всмятку, всмятку, всмятку, всмятку его, пока из него все соки не вышли. А тот, длинноволосый, он как рыкнет, как рыкнет, как пес все равно, зато дрался он как воин, он с двумя мечами лучше был, чем ты с одним топором. Стой, не дрыгайся, дай я и тебя тоже всмятку, говорю я ему, а он и так делает, и так, будто муха, и рубит меня по спине – кожу рассек! Кожу мне никто не рассекал, уж много лун не приходилось мне собственную кровь видеть, потом он в воздухе через голову прыгает, лучше, чем ты, и всаживает меч мне в пузо, а сам смотрит на меня, а я стою и притворяюсь, чтоб он смотрел на меня, потому как у многих такое понятие, будто там, внизу, что-то есть, а внизу там нет ничего, одно мясо. Вот этой рукой я сшиб его.

Он бросил меня, чтоб руку свою показать.