Келси завороженно уставилась на карту: высокая женщина вся в черном с оружием в обеих руках. Всезнающий взгляд пиковой дамы пронзил Келси, словно та прочла все ее мысли до последней.

«Но нет, – подумала Келси, – это не то». Ночи, когда она резала себя до крови, случай с Киббом, непрерывно нарастающее чувство собственной силы – все это сгущалось в одну точку, вытягивая из Келси ее первобытную сущность. Она сжала руку в кулак, сминая карту.

«Это я: высокая женщина в черном, несущая смерть в каждой руке. Она – это я».

– Тихо! – крикнула она.

Навалилась тишина, быстро и резко, словно упавший занавес. Брат Мэтью все еще бился в конвульсиях, давясь в петле, но Келси не возражала против такого фона. Она подошла к краю помоста, так близко, что Пэн, неотлучно следовавший за нею, сгреб в руку подол ее платья. Последнее время на пояснице Келси, где ткань всегда туго натягивалась, образовалось чуть ли не несколько ярдов дополнительной материи. Она изменилась, стала чем-то бо́льшим, чем-то необычным.

«Королевой пик».

– Вы пришли увидеть, как этот человек умрет! – объявила она. – Но я знаю вас, люди Тирлинга! Вам не нужно повешение! Вам нужна кровь!

– Да! – откликнулись сотни голосов.

– Пусти ему кровь, госпожа!

– Отдай его нам!

– Нет. – Казалось, внутри Келси что-то разворачивается, расправляется, украдкой, словно темные крылья в ночи, и ей захотелось раскинуть их во всю ширь, почувствовать их размах. Она всегда была дочерью света, всегда любила теплые лучики, вливавшиеся в окна коттеджа, создавая ощущение, что все на свете правильно и хорошо. Но в мире нашлось и столько тьмы, манящей холодной пучиной… Народ жаждал жестокой расправы, и внезапно Келси больше всего на свете захотелось дать ему упиться этой расправой.

«Порочность. – Голос Карлин, еле слышное эхо давнего-давнего лучистого утра в библиотеке. – Растление начинается с мимолетного послабления».

Но Келси не была слабой. Она была сильна, сильнее, чем Карлин когда-либо могла себе представить. Казалось, все ее существо наполнилось ярким светом.

– Арлен.

Легчайшее дуновение, но Торн резко дернулся, поворачиваясь к ней, как марионетка на невидимых ниточках. «Он мой, – осознала Келси с мрачным удивлением. – Каждой клеточкой, каждой молекулой. Я могла бы заставить его говорить. Рассказать мне все, что я хочу знать».

Время разговоров вышло.

– Госпожа?

Почувствовав прикосновение Булавы, Келси скосила глаза и увидела, что он протягивает третью петлю. Но она отмахнулась, не отрывая взгляда от Торна, запоминая его лицо, заучивая черты. Он безмятежно глядел в ответ, и Келси поняла, что Торн не испытывает ни малейшего раскаяния, даже сейчас. В холодных белых просторах своей души он оставался в убеждении, что действовал оправданно и законно, что никто другой на его месте не сделал бы лучше. Семнадцать долгих лет обслуживать поставку живой дани… но нет, роль Торна была еще хуже. Глубоко в памяти Келси увидела краткую вспышку воспоминания: пальцы, подсовывающие перо и чернила, мягкий убеждающий голос, негромко нашептывающий: «Боюсь, у вас нет выбора, Ваше Величество. Поверьте, это лучший выход».