Таниэль пошел медленнее, надеясь, что Мори ждет его здесь. В сумерках в толпе было безопаснее, чем дома, где он сидел под охраной полицейского. Снаружи чайного домика Осэй собралось довольно много народу – люди использовали это место для встречи друг с другом. Таниэль проталкивался сквозь толпу, ища взглядом серое пальто. Он смог пережить свой арест, удар стека лорда Кэрроу и исчезновение Грэйс, но сейчас он чувствовал, что готов сорваться. У него перехватывало дыхание от яростного желания немедленно увидеть Мори, и чтобы тот был таким, как всегда, и чтобы он объяснил то, что до сих пор было непонятно, но серого пальто нигде не было видно. Таниэль медлил, и по мере того, как таяла надежда, его руки бессильно повисали вдоль туловища, как щупальца Катцу, когда у него кончался завод.

Кто-то потрепал его по руке, но это оказалась всего лишь Осэй. Слегка поклонившись, она указала рукой в сторону пагоды, видимо, чтобы напомнить ему, что следует поторопиться.

Таниэль, с трудом стряхнув с себя оцепенение, постарался взять себя в руки. Темные глаза Осэй остановились на красной отметине от удара стеком у него на лице. Таниэль пошел впереди нее, чтобы избежать необходимости поддерживать разговор. Ему следовало бы вернуться на Филигранную улицу прежде, чем полицейский заметит его отсутствие, но он не мог расстаться с мыслью, что Мори просто опаздывает по какой-то причине, и что он может появиться уже после начала представления. Он ведь говорил, что придет. Он сказал это всего два дня назад. И поведение Катцу подтверждало его слова. Он собирался прийти.

Пагода была увешана сотнями фонариков. Таниэль ожидал, что во время спектакля под открытым небом будет ужасно холодно, но устроители позаботились о том, чтобы зрители не замерзли. Несмотря на то, что снегопад к вечеру прекратился, над местами для публики был натянут тент, и в конце каждого ряда была установлена жаровня с горячими углями. Горячий воздух поднимался над положенными на сиденья кресел подушками, создавая марево вокруг горящих фонарей. Вдобавок ко всему многие дамы кутались в меховые накидки, а некоторые зрители принесли с собой одеяла. Сияние огней и снег создавали иллюзию, что все происходящее – музыкальное действо, разворачивающееся по царской прихоти где-нибудь на территории Зимнего дворца. Все это казалось таким далеким от безмолвия Филигранной улицы.

Таниэль нашел оркестр, располагавшийся сбоку от сцены и, заняв свое место и услышав звяканье стекла под нижним краем пианино, впервые вспомнил о том, что в кармане у него до сих пор лежат флаконы с погодой. Он достал их очень осторожно, не зная, что может произойти, если они разобьются все разом, и переложил в жилетный карман. Можно было не спешить: зрители все еще отыскивали свои места и рассаживались. Музыканты натирали струны канифолью и подкручивали колки, рабочие сцены суетились вокруг бумажных фонариков. Снаружи люди торопливо заходили в лавку Накамуры и покидали ее с ракетами и программками в руках, запасаясь ими для обещанного после представления великолепного фейерверка. Приглядевшись, Таниэль заметил в первых рядах группу безукоризненно одетых азиатов. В большинстве своем молодые, они окружали старшего по возрасту мужчину, довольно некрасивого, но не отталкивающего. Он сидел в той же позе, которая в холодную погоду была характерна для Мори: втянув руки в рукава пальто. Таниэль оглянулся на оркестр: музыканты все еще занимались приготовлениями. Он подошел к местам для зрителей и перегнулся через все еще не занятый первый ряд.