Светлый фон

Уильямсон ушел, и Таниэль налил Шесть еще чаю. Он не ожидал, что такому маленькому ребенку понравится чай, но она выпила свою чашку быстрее всех.

– А твой смешной осьминог здесь? – спросила она.

– Нет. Я не знаю, где он, – ответил Мори. Уже не в первый раз Таниэль заметил грусть у него в глазах.

У Таниэля защемило сердце. Он надеялся, что Катцу окажется столь же неуязвимым для взрыва, как его собственные часы, но время шло, а его так никто и не нашел под обломками.

Один из ребят Хэйверли бросил в окно снежок, слегка испугался собственной меткости и вскарабкался на стену между двумя садами.

– Ты получишь от меня кусок пирога, если до конца дня сбросишь его в ручей, – сказал Мори, обращаясь к Шесть.

– Стойте, – вмешался Таниэль. – Нечего превращать сирот в преступников, Фейгин.

– Но я хочу пирог, – нахмурилась Шесть. – И его зовут не Фейгин.

– Я имел в виду, что тебе не следует никого бросать в ручей.

– Никто ничего не получает просто так. Чего ты хочешь?

Таниэль настороженно выпрямился.

– У тебя есть время до… – Мори посмотрел на часы, – пяти часов. За его братьев будет добавка. Но младенца не трогай, он пока не сделал ничего предосудительного.

Кивнув, она выскользнула через заднюю дверь. Ей пришлось встать на цыпочки, чтобы достать до ручки.

– Это отвратительно, – решительно сказал Таниэль. – И мы оставляем ее у себя насовсем, а не просто на время холодной погоды.

– Мне не нужны лишние люди в доме, – слабо запротестовал Мори.

– Тогда не нужно было приводить ее сюда. Вы должны были заранее знать, что я скажу по этому поводу.

– Я никогда не знаю, что вы собираетесь сказать, – вздохнул Мори. – Вы слишком часто меняете свои намерения.

XXXI

XXXI

Это было довольно скромное торжество, но все же его подготовка потребовала усилий. Грэйс сидела во втором ряду. Поводом для собрания послужило чествование Таниэля, который спас жизнь высокопоставленному японскому министру во время постановки оперетты Гильберта и Салливана. Теперь ему вручали что-то вроде медали, хотя оттого, что вся церемония происходила по-японски, Грэйс мало что понимала. Она ничего об этом не знала вплоть до вчерашнего дня, когда получила от Таниэля телеграмму с приглашением, и, поскольку процедура расторжения брака еще не была завершена – мир не знает большей бюрократии, чем в британском гражданском законодательстве, – у нее было ощущение, что ей следует присутствовать. Одетая в черное, она была незаметна среди мужчин в их парадных костюмах. Это давало ей определенное чувство защищенности.