После некоторого размышления он придвинул разогревшийся фонарь к колючим ветвям. Это дало определенный эффект. Ветки неохотно расступались, уходили с дороги змеиными движениями. Через несколько минут поэт уже вовсю прижигал терновые заросли, пытаясь расчистить путь. С огромным трудом он протиснулся в возникший проход и, чувствуя, как рвутся штанины и разлазятся рукава, превращаясь в тряпье, перебрался на другую сторону.

И вот он в ризнице. Тотчас приподнял фонарь, осматриваясь. Место было пустым и тихим, забытым и заброшенным. Единственной странностью были колючие ветки, взбирающиеся по стенам, влезая на наклонный потолок, окутывая и оплетая немногочисленные предметы, очевидно не нужные ни в церкви, ни в плебании. Предметов этих было немного – фонарь, полуразвалившаяся исповедальня, несколько каменных плит с надписями. Вместо изрядного куска стены виднелась тут задняя часть главного алтаря, за которым, как видно, стены не было. Наверняка во время строительства церкви тут оставили свободное пространство, чтобы в случае необходимости можно было легко добраться до задней части сооружения. На противоположной стороне возвышался огромный, упирающийся в стену крест с изображением распятого Христа в человеческий рост, а в скругляющейся к потолку стене поэт обнаружил следующую массивную металлическую дверь.

Вийон подскочил к ней и тихо выругался. Была она заперта изнутри и не имела ни замка, ни ручки. И ни одной щели, куда можно было бы воткнуть лом или долото.

И что теперь?

Он осматривал комнату. Присвечивал фонарем. Ходил по ризнице, проверяя все уголки. А потом посветил фонарем на огромный символ страстей Господних.

Христос вырастал из креста.

Буквально. Бледное, чуть дрожащее его тело срослось с древесиной. Выходило из нее, выныривало из дубовых, перекрещивающихся балок, словно странный бледный нарост на коре, проказа на хорошей древесине. Вийон отчетливо видел место, в котором спина Христа прикасается к балке – кожа утрачивала там бледный, человеческий оттенок, твердела, отдавая в зелень, появлялись в ней слои и сучки, пока наконец не превращалась она в грубый деревянный брус. Вроде того, к которому римские солдаты прибили гвоздями тело Сына Божьего.

Это было нечто вроде змеи, меняющей кожу. В тихой, пропыленной ризнице позади хоров церкви Святого Лаврентия на деревянном кресте рос себе Христос. Большой, бледный, длинноволосый и бородатый. Голова свесилась набок, глаза прикрыты. Вийон понимал, что он должен был вырастать из креста много дней, может, недель. Сперва в дереве едва проявлялся абрис головы. Потом медленно, как выбирающаяся на свет бабочка, он все заметнее выставлял из дерева свое тело. Рос и делался сильнее.