Крик дозорного пробился через шум не сразу:

— Конник на дороге! Конник! С собакой!

Разгоряченные шуточным боем, Всадники первыми подбежали к воротам. Крепкие руки взялись за засов, сдвинули тяжелые бревна, и во двор мелкой рысью вбежала караковая кобыла, а за ней — большой лохматый пес в украшенном бляхами ошейнике. Вершник, осознав себя в безопасности, последним усилием выпутал ноги из стремян и сполз на руки Кайсе и Уилласу; из пробитого стрелой плеча наземь закапала кровь, заново пропитывая добротную стеганую свиту, по каплям унося и без того едва тлеющую жизнь.

— У меня послание для госпожи де Крисси… — выдохнул старик, даже не пытаясь подняться. Силы покидали измученное раненое тело и надломленный дух, и единственным, что еще держало его здесь, у Ствола Древа, был долг.

Жозефина разом узнала и коня, и седока, и собаку — и поняла, что пришла беда. С бьющимся вдвое быстрее против прежнего сердцем она двинулась к гостю, не глядя по сторонам. Люди уважительно расступились, пропуская ее к старику; верный пес вился у его ног, тыкаясь лбом в бедро и заглядывая в глаза.

— Серж, я здесь, — и повелительно махнула рукой своим бойцам: — Несите его в дом! Он ранен, — и вновь повернулась к старому конюху: — Серж, потерпи еще немного. Рана не опасна, я вылечу тебя…

— Госпожа… — Старый слуга, найдя ее глаза, больше не смотрел ни на что другое. — Не надо меня лечить… Мне недолго осталось, только сказать вот еще успеть… — Крепкие парни несли его через двор, и Жозефина шла рядом, сжимая в ладони иссохшую, слабую руку — как только эта бессильная ладонь удерживала поводья на рысях! — а Серж все говорил, и слова его были страшны: — В столицу можете не возвращаться, некуда там идти… Я же говорил, лошадки — они у единорогов в родне, только они и вынесли… Дом полыхнул хуже прежнего, твари отовсюду повылезли… Вы не думайте, наши сражались как могли, и солдатики помогали, только много тварей было, и сильные очень. Меня вот только Илка и спасла…

Караковая стояла у дверей конюшни, не слушая увещеваний местного конюха, и с выражением полного отчаяния на длинной умной морде смотрела вслед стремительной процессии. Серж глядел на одну только свою госпожу, и сияние жизни в его глазах медленно заступал, застилал Покой.

— Ты все расскажешь, обязательно расскажешь, — тихо и слишком быстро говорила Жозефина, с быстротой отчаяния работая ножом. Сержа уложили набок на большой стол в общем зале, и сейчас целительница срезала с него одежду, безжалостно вспарывая прочное сукно свиты, шерстяную рубашку, затем полотняную, добираясь до стрелы. — Как ты сумел выбраться?