– Я попробовала, – сказала я. – Если будешь стоять вот тут, то даже в самый полдень свет не попадет в комнату. Но ты все равно будешь видеть солнце в зеркале. Там… Там в полдень красиво. Солнце отражается от церковных шпилей.

Я сказала это так буднично, словно и не потратила несколько часов, выверяя расположение этого зеркала, чтобы оно непременно включило в себя все, что мне так нравилось в спящем городе при дневном свете. И никто, кроме меня, не мог его увидеть. До сих пор.

Райн долго молчал.

– Поосторожнее, принцесса, – хрипло сказал он наконец. – Кто-нибудь может подумать, что ты и впрямь такая добрая.

Но его слова значили намного меньше, чем улыбка, которая не сходила у него с губ. И после этого каждый день он подтягивал кресло в этот угол гостиной и, словно на величайший дар во вселенной, смотрел, как встает солнце и его лучи падают на Сивринаж.

В такие времена легко было забыть о нашем мрачном положении.

Но его тьма все равно проступала.

Однажды – это была третья неделя – Райн сидел весь на взводе. Он казался взвинченным, его обыкновенно спокойное и непринужденное поведение сменилось непрерывным постукиванием ног, скрежетанием зубами и дерганьем пальцами, которые сжимались, разжимались, сжимались, разжимались, снова и снова. Каждый мускул на лице был напряжен.

– Что с тобой? – спросила я наконец, когда на тренировке он был так рассеян, что я чуть случайно не снесла ему голову Ночным огнем.

– Ничего, – отрезал он.

– Убедительно.

Райн даже не огрызнулся в ответ, и это было самое тревожное.

Он предложил отменить нашу тренировку, и я не спорила. Нельзя было показывать, что я за него беспокоюсь, но мучительный узел тревоги было не развязать. Когда я услышала шаги в гостиной, я тихонько вышла из своей комнаты и выглянула из-за угла.

Райн стоял у обеденного стола, держа в руке бокал. Сначала мне показалось, что он пуст; потом, когда Райн поднял его, я поняла, что в нем совсем маленькая, совсем крохотная лужица крови – едва закрывает дно.

Райн посмотрел на нее, словно прощаясь с возлюбленной, наклонил бокал, попробовал, затем допил остальное.

Вокруг меня мир застыл и похолодел. Выражение его лица… то, как он теперь таращился в пустой бокал, сказало все, что мне следовало знать. Я почувствовала себя по-дурацки.

– Итак, – произнесла я, появляясь из коридора, – вот и все, да?

– Что?

Матерь. Какая же я была идиотка. Райн чувствовал себя так плохо, что у него не осталось сил даже изобразить недоумение. Я протянула руку к пустому бокалу, который он так и держал в руке.