– Работать, конечно.

– Почему? Разве я не твоя пленница?

Еще один странный взгляд – этот я не вполне расшифровала.

– Ты не моя пленница, – сказал он. – Ты моя королева.

Я выросла в этом дворце. Знала здесь каждую трещинку. Облазала все тайные проходы в светлые дневные часы, когда никто не мог мне помешать. Но сейчас все было иначе. Новые лица в тронном зале. Сорванные со стен картины. Лицо моего отца – растерзанное и перекошенное, все как в жизни.

В тронном зале было очень много гостей. Все ришане. Все разглядывали меня с глубоким отвращением. Я знала, каково это: войти в комнату, зная, что все присутствующие хотят тебя убить. Это и означает быть жертвой в мире хищников.

Сейчас было иначе.

Они хотели меня убить не потому, что я была слаба, но потому, что обладала силой.

Райн извинился и отошел поговорить с Кетурой, которая бросила на меня настороженный взгляд, когда Райн отвернулся. Я шла через этот знакомый незнакомый зал, пока не пришла к двустворчатым дверям, выходящим на балкон.

Все картины – изображения мифов и правителей хиажей – были уничтожены, разбиты о мраморный пол.

Оставалась только одна – небольшая картина, которой я всегда восхищалась: мужчина-ришанин, который, падая, тянет руки к своему спасителю, но тот не отвечает.

– Я рад, что у нас снова появилась возможность поработать вместе.

У меня на загривке встали волосы. Надо мной поплыл запах табака. Я обернулась и увидела, что Септимус опирается на противоположную половинку двери.

Сегодня у меня не было настроения играть в игры.

– Поработать вместе… – сказала я. – Как ты деликатно назвал резню в масштабах целого королевства.

– Резню? Как грубо.

– Ты же к этому стремишься? Судя по тому, что я видела, – да.

Септимус выпустил струйку дыма.

– Тогда ты плохо смотришь. Возможно, моими соплеменниками движут те же побуждения, что и тобой, когда ты идешь убивать в человеческие трущобы. Что поделаешь, твои люди были не единственными, кого использовали как пешек в забавах нашей богини.

Я не знала, что на это сказать. Что-то в его остром взгляде, полном гнева, который ему почти удалось скрыть, напомнило мне о первом испытании: об ужасе на лице кроверожденного участника, осознавшего, что сражается с чудовищами, которые когда-то были его соплеменниками. И людей, и кроверожденных использовали и выкинули.