Каким же он был красивым! Неяркий свет лампы играл на его коже, оттеняя шрамы, которые Райн успел получить за долгие, достойно прожитые годы. Свет отражался в его ржаво-красные глазах, переполненных желанием. Он смотрел только на меня. Остальной мир перестал для него существовать.

И опять Райн видел во мне больше, чем хотелось бы. Видел меня такой, какая я есть на самом деле.

Вдруг я почувствовала себя до противного голой, хотя голым-то как раз был Райн, а большую часть моего тела прикрывало изодранное платье. Фасад, выстроенный моими играми, рухнул. Последние остатки гнева с шипением погасли, словно фитиль догоревшей свечи.

Я моргнула и ощутила, как по щеке скатилась слезинка. Райн сел рядом и вытер ее.

– Ненавижу тебя, – выдавила я.

Но мои слова не прозвучали предостережением. Они были вялыми, грустными и пустыми.

Я не сказала: «Я тебя ненавижу потому, что ты убил моего отца».

Получалось: «Я тебя ненавижу, поскольку позволила тебе сделать мне больно».

«Я тебя ненавижу потому, что скучала по тебе».

«Я тебя ненавижу потому… что нет во мне никакой ненависти».

В глазах Райна не было ни боли, ни гнева. Только нежное, любящее понимание. Мне было ненавистно, когда он так на меня смотрел.

А может, я испытывала к этому такую же ненависть, как и к нему. То есть никакой.

Райн поцеловал меня в лоб.

– Знаю, принцесса. Знаю, что ненавидишь.

Его губы коснулись моей переносицы. Я закрыла глаза, ставшие мокрыми от слез.

– Ты стерла меня в пыль, – пробормотал Райн. – И я тоже ненавидел каждое мгновение этого.

От его правды у меня стало невыносимо тяжело в груди. Я помнила эти интонации. Таким же голосом он произносил свадебные клятвы.

Я открыла глаза и поймала его пристальный взгляд. Из-за игры света и теней глаза Райна казались мозаичными, состоящими из множества оттенков, и это делало их завораживающе прекрасными.

– Позволь тебя поцеловать, – прошептал он.

Он все еще меня умолял.