– Мы можем убить их прямо сейчас? – интересуется Пенелопа со спокойствием, от которого перевернулся бы желудок у каждого жениха. – Прежде чем придет весть с Итаки, которая заставит их насторожиться?

Приена обдумывает это предложение.

– Мы могли бы сжечь их гарнизон, но огонь может распространиться, и пострадают многие дома в городе. Нужно выманить их из-под защиты стен, а я сомневаюсь, что нам это удастся до прихода вестей.

Пенелопа прищелкивает языком. Это был оптимистичный план, она понимала. И он забылся так же легко, как возник.

– Хорошо. Давайте отправимся вглубь и встанем там лагерем. – Она слегка повышает голос, чтобы привлечь как можно больше слушателей. – Антиной, Амфином, Эвримах, сюда, пожалуйста.

Женихи подбираются поближе, изо всех сил стараясь не пялиться на Пенелопу. Пенелопа улыбается им. Эта улыбка чем-то напоминает улыбку ее двоюродной сестры Елены, когда та хочет, чтобы что-то было сделано. У Елены она ослепляет, такая невинно-искренняя и яркая. У Пенелопы это блеск зубов, обнажившихся в волчьей усмешке. Не всем же быть очаровашками.

– Господа, ради вашего спокойствия и безопасности я предлагаю вам укрыться в храме Зевса, расположенном в глубине острова.

– Корабль… – начинает было Амфином, но Пенелопа прерывает его.

– На Кефалонии у меня есть несколько знакомых среди умелых мореходов, которые смогут сохранить ваш корабль в целости и сохранности, подальше от рук спартанцев. В конце концов, он же может нам понадобиться снова, так ведь?

Женихи переглядываются. С одной стороны, им хочется поспорить. Спор – это их естественное состояние. Получение приказа, а это именно он, от женщины – уже само по себе основание для возмущения, пусть даже этот приказ – самое разумное, что они когда-либо слышали. С другой стороны, рядом с Пенелопой стоит Приена, и Теодора – тоже; есть что-то такое во всей этой ситуации, что заставляет их в первый и, вероятнее всего, в последний раз задуматься.

– Моя госпожа, – кланяется Амфином.

Пенелопа награждает их очередной короткой улыбкой и отворачивается.

Они снова переглядываются, затем в угрюмом молчании плетутся прочь с пляжа.

Кенамон идет следом, но, как всегда, в отдалении, не вместе с ними.

– Не ты, Кенамон, – рявкает Пенелопа.

Мужчины останавливаются.

Оборачиваются.

Она указывает туда, где лежит Орест, над которым все еще нависает Анаит, ворчащая по поводу всего, что видит.

– Мне совершенно ясно, что царю нужна достойная защита, которую ни я, ни мои бедные женщины… – очередной проблеск улыбки, в которой есть что-то странное: тонкая грань между удовольствием и болью, – мои бедные, слабые женщины… не можем обеспечить. Кенамон доказал, что он отлично обращается с мечом. Он остается.