Один – видимо, самый разумный в отряде – замечает:

– Их по меньшей мере столько же, сколько нас, вы не думаете…

Но его голос тонет в общем хоре мужской похвальбы и насмешек, а затем маленький отряд спартанцев поднимает щиты и кидается в атаку.

Расстояние между мужчинами и женщинами невелико. Высокая некошеная желтая трава цепляется за ноги спартанцев, бедра, щекочет ягодицы, что при других обстоятельствах могло бы показаться мне довольно интересным. Они бегут к женщинам, которые тут же опускают луки и кидаются прочь, петляя между тонкоствольными деревьями, прежде чем остановиться и снова выстрелить. Спартанцы идут, прикрывшись своими щитами, но еще один падает, раненный в бедро удачным выстрелом, хотя остальные стрелы отскакивают от толстого металла. Они продолжают бежать, и женщины опять отступают, быстрые, легкие, кидающиеся прочь организованной линией. Так повторяется снова и снова, пока мужчины не достигают опушки леса, потные, кряхтящие, успевшие понять, что их план сражения подходит не для всех, но неспособные выдумать ничего оригинальнее.

Именно тут, на опушке леса, возникает вторая группа женщин. Они поднимаются из высокой травы позади и по бокам у спартанцев, с вымазанными грязью руками, ногами и лицами – скорее не в качестве маскировки, а как охлаждающую мазь от множества насекомых, которые иначе загрызли бы их, пока они лежали в засаде. У них при себе дротики, что они мечут в спины спартанцам с расстояния меньше двадцати шагов. Даже нагрудники воинов не выдерживают веса оружия, брошенного с такого расстояния, а те, кому повезло избежать смертельного града, не готовы сражаться с шестью женщинами каждый, когда те наваливаются всей кучей, сдергивая шлемы с голов, вставая на ноги, руки, грудь, спину, в то время как их маленькие ножи проскальзывают сквозь десятки щелей между металлическими пластинами.

Из пятнадцати мужчин, отправившихся на ферму в тот день, лишь четверо выжили, и двое из них к утру скончались от ран.

А затем, после полудня…

Никострат, сын Менелая, стоит перед отличной виллой неподалеку от входа в гавань, занятой им и его людьми на благо Итаки, которой Спарта является таким верным союзником, и ждет отряды, которых все еще нет. Из пятидесяти спартанцев, находящихся на Кефалонии, только шестеро остались с ним, а остальные, поделившись на отряды по десять-пятнадцать человек, отправились на поиски пропавших царственных особ.

И вот уже вечер, но ни один не вернулся.

Ни одно место Никострат не ненавидит так, как эти западные острова, но в глубине души знает, что отец сделает его здесь царем, если добьется своего. Никострат лучше царствовал бы в муравейнике, чем в этом проклятом месте, и с трудом мирится с мыслью, что в трофейные царицы ему досталась эта уродливая старая гарпия Пенелопа, но, само собой, не осмелится и слова сказать об этом своему старику, скорее молча умрет, запуганный, погруженный в мрачное негодование.