Узнав об этом, я так разозлилась, так… но в то же время испытала облегчение. Это был правильный поступок. Сильное решение. Мой брат продавал меня, и это был… поступок, достойный царя. Но Менелай так и не дал ответа. Он подумал, покряхтел и заявил, что вскоре примет решение, – возмутительно грубый ответ, неприкрытая провокация – раздумывать, вместо того чтобы выразить нижайшую благодарность, когда царевну предлагают сыну рабыни! Но, полагаю, к тому времени он уже купил верность Клейтоса и Рены… С помощью Рены во дворце он уже раздумывал о том, как получить трон Микен в собственное пользование. Ему не нужно было женить сына на мне. Он все равно получил бы желаемое, причем намного скорее.

Она тянется к вину, не чувствует вкуса и все равно пьет.

– В ту ночь, когда твои женщины увидели мою ссору с Пиладом… Я, конечно, обвиняла его в том, что он продал меня Менелаю. Даже ценя разумность этого поступка, я все равно была зла. Стремилась простить и кипела гневом в одно и то же время. И я простила брата. А гнев обрушила на Пилада. Но это еще не все. Пилад, видишь ли, очень привязан к моему брату, предан ему больше, чем кому бы то ни было. – Пенелопа кивает как ни в чем не бывало, но Электра сжимает ее руку, впиваясь пальцами в плоть. – Нет. Послушай. Он знает, кого Орест любит. И это не та женщина, которую ему прочили в жены. Ты понимаешь меня?

Пенелопа снова кивает, на этот раз медленно и осторожно, и пальцы Электры разжимаются. Царевна Микен снова переводит взгляд на танцующих, кружащихся женщин и продолжает, понизив голос так, чтобы слышала лишь старшая родственница:

– Когда все это закончится, Орест должен потребовать себе в жены Гермиону, чтобы доказать свою силу. Он должен овладеть ею, заиметь от нее детей. Это его долг. А Пилад… Он хочет, чтобы друг был счастлив, по-настоящему, а не как это принято у царей. Он все понимает, конечно. Я говорила ему, что лучшее, что он может сделать, это уйти, не сказав ни слова. Он же все равно отказывался способствовать этому вынужденному браку. Вот поэтому мы и спорили.

Звучат песни, босые ноги шлепают по гладким камням, льется вино, слышится женский смех, а в голосе Электры – лед.

– Я люблю своего брата. И ненавижу его временами. Я была так горда, когда он продал меня Менелаю. Я гордилась им. Я думала, что, когда Никострат… когда он сделает со мной все, что нужно… может быть, тогда я смогу наконец заставить моего отца гордиться мной. Не мать, конечно: она была бы потрясена, возмущена. Она велела бы мне прикончить Никострата прямо в день свадьбы, воткнув кинжал ему в глаз. Это невозможно, само собой. Невозможно. Но с ее точки зрения… это была любовь. Видишь ли, и мой брат тоже способен так любить. Он любит всем своим сердцем. А я ненавижу его за это. Иногда. Действительно ненавижу.