– Я знаю, что моим другом быть трудно, – выпаливает она. – Но если все будет так, как я задумала, я буду обладать очень большой властью. Тебе придется говорить мне приятное. Я знаю, что со мной может быть сложно. Я постараюсь. Я научусь стараться, понимаешь?

Когда Пенелопа была еще молодой женой, топала ногой и страдала так, что все видели, когда по-настоящему горевала о муже, она заявляла порой, что у нее нет на свете ни одного друга. И Антиклея смотрела на нее искоса, будто говоря: «Ну к чему это ты?» Потом она повзрослела, стала меньше топать ногой, а Урания рассказывала ей смешные истории про человека, которого знала, который знал человека, который знал вора, который украл лучшие драгоценности Нестора из-под подушки, на которой храпел старый царь. А Эос пела ей песни своего детства, и даже старый Медон – он, кажется, всегда был старым? – сидел с ней после совета и объяснял какие-нибудь вопросы управления государством, которыми, как считали остальные, ей не стоило забивать свою хорошенькую головку. «Выбирай, в какую битву ввязаться, – говорил он. – У тебя не так много стрел».

Эти дружбы открывались ей так постепенно, не так, как поют поэты: во вспышке огня, в боевом братстве, – а проникали к ней в окно легкими шагами Гермеса, пока она вдруг не обнаружила, сколько у нее друзей и как больно ей было бы потерять их – больнее даже, чем потерять саму Итаку.

Пенелопа встает, Электра – за ней, и мгновение они смотрят друг на друга в тусклом свете лампады и размытом сиянии звезд. Потом Пенелопа говорит:

– Микены всегда были другом Итаки. Не знаю, будем ли друзьями мы с тобой. Я не знаю, кто ты, дочь Клитемнестры. Ты застала меня в сложный период моего царствования, как, вероятно, и я – тебя. Становиться друзьями нужно в более мирное время, когда есть время узнать сердце другого, а не объединяться в час опасности или угрозы. Я не знаю, когда теперь настанут мирные времена, но, как бы то ни было… надеюсь тогда тебя встретить.

К удивлению обеих, Электра улыбается и слегка кланяется итакийской царице.

– Я была бы рада, – говорит она, и сделка заключена.

Глава 44

Глава 44

В почерневшей ночи я несусь огнем по поверхности земли злобной кометой, и подо мною качаются моря, и Посейдону хватает ума смолчать, а надо мной разверзаются небеса, и мой муж цокает языком и говорит: «Опять у нее плохое настроение», а на Итаке спит Клитемнестра, она спит, спит моя лучшая царица, моя прекрасная, моя госпожа ножей, любимая моя. Три дочери Спарты стали царицами в Греции, и я люблю их, их властные голоса и огненные глаза, даже Пенелопу, даже ту, которая улыбается и говорит, что все делает ради мужа, я люблю и ее, и ее я люблю. Но богам положены любимчики, и больше всех я люблю Клитемнестру, мою лучшую царицу, ту, которая захотела стать свободной.