А люди, с которыми он сражался, вообще не двигались.

Их заворожило. Они таращились на нас, на меня, застыв под взглядом пылающего драконьего ока. Таращились на яркий свет, не щурясь, оцепенев. Клинок Каззетты пронзал их, резал, пускал им кровь, одному за другим, и они падали, словно марионетки с перерезанными нитками – один, другой, третий, – заливая все вокруг рубиновой кровью.

И я чувствовал смерть каждого.

Я чувствовал, как клинок Каззетты снова и снова вторгается в тело. Сталь перерезала мне горло, заставив шею распахнуться, словно рыбий рот. Я упал, и я умер; я умер, а потом упал; и всякий раз я ощущал, как душа выходит из тела, словно воздух из свиного пузыря. Я отпрянул, пытаясь скрыться от ужасных ощущений, но дракон рвался вперед, неистово голодный. Он бросался на эти души и хватал их. Впивался в них, когда они с шипением выходили из ран мертвецов, и тряс, как собака трясет крысу. Дракон кружился, и махал крыльями, и щелкал зубами, и кормился.

Мы вместе пожирали души.

Триумф, наслаждение, стыд, ужас, похоть, отвращение – все эти чувства бушевали во мне. Чувства бескрайние, буйные и оргазмические в своем соитии. Я забыл про Каззетту, про Челию, про канализацию, про Наволу. Осталось только бешеное звериное вожделение, ничем не приглушенное, восторженное и в конечном итоге слишком сильное для столь хрупкого сосуда.

Ошеломленный, я рухнул на колени. Мои руки разжались. Драконий глаз стукнулся о камни и, откатившись, замер у стены. Я упал лицом вперед, задыхаясь. Челия бросилась ко мне. Я пытался свернуться клубком, но не мог оторвать взгляда от убивавшего меня артефакта. Глаз рептилии таращился в ответ, пылающе-алый, голодный. Окутывавшие его туманы эпох развеялись; теперь он сиял ярче драгоценных камней. Я смотрел в него с благоговением и ужасом. Даже сейчас драконья душа словно заполняла тоннели, широко раскинув темные крылья. Я изо всех сил боролся, чтобы отвести взгляд, сопротивлялся ощущениям драконьего пира, пытался удержать свою душу, пока не утратил ее. Я хотел посмотреть вниз, на камни пола, но инстинктивно чувствовал, что сделать это – значит склониться перед драконьей мощью.

И потому неимоверным усилием воли я заставил себя встать на колени и поднять глаза вверх, вверх, вверх, к потолку. Вверх. Вверх… Поводок лопнул. Моя душа словно отскочила обратно в тело, опять принадлежащая мне и только мне, в то время как дракон низвергнулся назад, в свою темницу. Я упал и сильно ударился о камни.

Из последних сил я отполз подальше от глаза, испытывая рвотные позывы, и свернулся клубком.