Кровь текла ручейками между камней мостовой, гудели мухи, собаки шныряли вокруг, надеясь урвать кусок. И со всей Наволы к нам ползли сплетники – из переулков и магазинов, гильдийских канцелярий и кварталов слуг, желая увидеть мертвецов, желая воспользоваться возможностью, зная, что после резни всегда приходит время торговли.
Родрико ди Картабриси.
Имена за золото. Обычай, столь же священный в Наволе, сколь и свет Амо.
Винчи Оккиа. Серио Белланова.
Закутанные в плащи фигуры крались в горячей туманной мгле к воротам Палаццо Регулаи, напоминая призраков в ночи, и так же быстро исчезали, чтобы никто не увидел, как они поживились за счет кровопролития.
Джорджо Броджа, Джованни Весуна.
Они шептали имена бывших друзей и неверных любовников. Делились именами соседей. Иногда даже предлагали имена кровных родственников, ведь ненависть глубоко укоренилась в Наволе, и обиды, пусть и скрытые, жили долго.
Амодео э Амолюмио Пикобраккьо.
Имена были священным подношением – за золото, за услугу, за месть, иногда даже за верность архиномо ди Регулаи, – и каждое имя поручали заботам Каззетты, чтобы он, в свою очередь, тоже мог сделать подношение.
Дейамо Песчируссо, Бруно ди Лана, Антоно Люпобравиа.
Жены пробуждались на рассвете – и находили рядом мертвых мужей, с кинжалом в глазнице, с головой, пришпиленной к подушке. Сыновья хватались за горло посреди песни и блевали черной желчью в тавернах, среди близких друзей. Дочери исчезали с уроков в катреданто и развеивались словно дым, как будто соблазненные самим Калибой. Их тела находили в темных переулках, с зияющей алой улыбкой на шее. Собаки таскали отрезанные руки по улицам, словно добычу, а за ними гонялись дети, привлеченные блеском золотых колец на пальцах.
Именем Каззетты стали пугать детей.